вырваться на улицу. Вы бы видели, как она рыдала! «У меня ребенок дома один!» А эти дебилы только гогочут. Я со всею вежливостью попросил выпустить ее…
– Со всей вежливостью, это значит: «А ну, отпустите телку, козлы вонючие, а то я вам хари поразрисовываю!»
Точная цитата. Как с диктофона списанная.
– Ну, приблизительно так, – понуро согласился я. – Разве эти отморозки заслуживают лучшего обращения?
– Сам ты отморозок! И женщину приплел только для того, чтобы оправдать свое безобразное поведение… В тот вечер у бара «Розмари» собралась вполне приличная компания! Кстати, – эту часть фразы следователь акцентировал, – в ее составе был сын одного очень высокопоставленного чиновника мэрии, сотрудник Приморского райотдела милиции, а также добропорядочные граждане Потемкин и Кравченко. Последнему ты сломал нос – как вы об этом мило выразились, «разок съездил по физиономии». А потом выхватил из-за пояса пистолет Стечкина…
Душечка-следователь Перфильев наверняка уже составил представление о личных качествах подследственного Семенова К. Ф., поинтересовался моими документами, собрал высказывания обо мне и знает, что я не только отставной костолом, а по призванию – эдакий трепетный художник-духовидец, дрейфующий меж хрустальными сферами, но и кандидат наук, не светило, но неплохой аналитик, по крайней мере, умею извлекать рациональное зерно из несколько завуалированных фраз. «Сын чиновника мэрии», «сотрудник Приморского райотдела милиции» – эти словосочетания должны сказать мне достаточно, чтобы я, как и требуется следователю, понял, насколько плохи мои дела.
И если я, следующим усилием мысли, пойму, почему это меня не просто держат за решеткой, хотя вроде как такая мера пресечения не выглядит особо оправданной по тяжести проступка; почему ко мне никого не «подселяют», прочему морят в одиночке? Надеются, что у меня сдадут нервы, и я или наговорю на себя всякую несусветицу, или сорвусь и запрошу пощады любой ценой. Или стану искать возможность свести счеты с жизнью раньше, чем выяснится… – и любой из этих малоприятных вариантов вполне устраивает следователя или, можно сказать, входит в его задачу.
«Соглашайся на все, что я тебе предложу, по-хорошему из дерьма, в которое ты вляпался, не выкрутиться», – вот что должны были означать слова Перфильева.
Но, собственно, что по большому счету означает оценка значительности противников? Что пока сказано? Что должно «выясниться»? Что мне предлагается взять на себя? Что я был инициатором драки? Даже пусть подтвердилось, что при конфликте наличествовал некий пистолет, возможно, не столь же эфемерный, как не найденная следствием женщина? Нет, слишком мелкий повод для того, чтобы так прессовать меня, толкать невинного в петлю. Ведь признание меня полностью или хотя бы частично невиновным – вовсе не повод для нашего замечательного следственного аппарата тут же бросить все силы и средства на изобличение и примерное наказание противоположной стороны. Не хотят их трогать – и не тронут. Делов-то!
Здесь нечто иное,