Всегда есть неразгаданность в провидце и в мастере любом — таков закон. Секрет своей воды унес Лагидзе, как тайну языка Галактион. Теперь стихи, как лимонад, шипучи, промышленность работает хитро, и почему-то жидкие шампуни сегодня называются «ситро». Что вкус для мира, слишком занятого! Но помню, от безвкусицы устав, то ощущенье чуда золотого, шипевшего когда-то на устах. И лимонад не терпит равнодушья… Как прыгали, пьянящие слегка, лимонов бывших крошечные души, смеясь внутри любого пузырька! Старик Лагидзе умирал, как надо, бесслезно смерть приняв, как благодать. С ним умирала тайна лимонада, и мастер знал — ее не передать. А юноша, рискнув над ним склониться, «В чем ваш секрет?» — спросил у старика, и высунул, смеясь, язык Лагидзе и показал на кончик языка.
«В среде, где скупость нелюдская…»
В среде, где скупость нелюдская,
где дружба вымерла мужская,
где скушно пьешь и скушно ешь,
где так безнежно и бесхашно,
где и застолье рукопашно,
где и от вежливости страшно,
и от невежливых невеж,
в среде, где нет красивых тостов,
а столько склочных перехлестов,
где и у женщин крысьи рты,
где всем на шею напросилась
самодовольства некрасивость
с надменным видом красоты, —
ходя по коридорам важным,
где пахнет лживым и продажным,
хоть зажимай рукою нос,
или по улицам колючим,
где будет злобный взгляд получен
на самый простенький вопрос, —
в автобусах, где все взаимно
так смотрят негостеприимно,
что могут вместе с шапкой съесть, —
попавший, словно в костеломню,
вздохну легко, когда я вспомню,
что Грузия на свете есть.
СаМТрестоВСКая винотека
Самтрестовская винотека,
собранье мыслей человека,
запрятанных внутри вина, —
бутылок стройная страна!
Пусть на себя стекло надела
мысль потайная винодела, —
сквозь плесень из-под сургуча
она мерцает, как свеча.
Хотя бутылки – лежебоки,
они немножечко пророки,
и нам совсем не все равно,
что думает о нас вино.
Какие бури, непогоды,
не впав нисколечко в тоску,
вино семнадцатого года
перележало на боку.
Треск социального пожара
шел у вина над головой,
но все равно вино лежало,
букет рождая вкусовой.
Вино входило молча в тело,
вино входило в запах, в цвет,
вино мудрело и густело
под паутиной стольких лет.
И в этом не аполитичность,
а просто преданность земле,
что сохранило свою личность
вино, лежавшее во мгле.
Есть в нас невыдержанность часто,
страшит безвестность, как несчастье.
Дай бог, чтоб нам была дана
мужская выдержка вина!
И пусть запомнится поэтам,
как, сбросив лишнее на дно,
над вкусовым своим букетом
само работает вино!
Лишь то, что вечно, – то серьезно,
и дышат вечностью самой
и над землею – эти звезды,
и эти вина – под землей!
«Каждый сван подобен сванской башне…»
Каждый сван подобен сванской башне,
будто сердце – в каменной рубашке.
В сдержанности, замкнутости свана
скрыта историческая рана.
Сколько было крови здесь и боли —
так что башней станешь поневоле.