в бой, а мы на покой?.. Несогласные мы.
– Еще молодым нос утрем.
Товарищ Павел пригрозил революционным трибуналом. Но старики взъелись еще пуще:
– Соплив нас стращать!..
– Удумал – старым большевикам в тылу с бабами сидеть!..
– Мы в пятом году на баррикадах были, а теперь на задворки?..
Товарищ Павел решил схитрить. Хотя времени было мало – поставил вопрос на голосование. Партийному решению старики подчинились, но не сразу успокоились, побрюзжали.
– Пулеметов давай, – заявил один. – У проходных поставим…
– И красный флаг надо на башню. Чтобы все видели, с кем ткачи…
– И пулеметов дам, и флаг будет, – согласился товарищ Павел. – Пока не ясно, что делается в Первом стрелковом полку. Как, Минодора, берешь разведку на себя? – спросил он женщину-ватерщицу в красной косынке.
– Не привыкать солдат агитировать.
– И последнее – надо выяснить позицию левоэсеровской дружины.
– Вооружены они – дай бог нам. Дачу Грязнова забили пулеметами от подвала до чердака. Хорошо бы их на нашу сторону перетянуть, – сказала Минодора.
– Этим я займусь…
Когда товарищ Павел подошел к даче бывшего управляющего фабрикой, где разместился штаб левоэсеровской дружины, здесь уже митинговали. Дружинники, опершись на винтовки, стояли, сидели на вытоптанных клумбах, положив винтовки рядом.
Многих ткачей товарищ Павел хорошо знал и понимал, что в эсеры они попали по малограмотности. А когда на деревянном крыльце кирпичной дачи увидел здоровенную фигуру Лаптева, даже обрадовался – часто схватывались они на митингах, но последнее слово всегда оставалось за большевиком.
Один из вожаков фабричных эсеров Симкин – франтоватый сердцеед и гитарист – читал, заглядывая в бумажку:
– «Сегодня ночью власть узурпаторов и немецких шпионов в городе пала! Отныне вы – граждане великой России – свободны! Новая, народная власть примет все меры к обеспечению продовольствием, и ваши дети не будут голодать! Призываем вас выступить в поддержку братьев, взметнувших над городом знамя борьбы и свободы!..»
Дружинники переглядывались. Серьезный выбор нужно было сделать сейчас. Ошибешься – всю жизнь потом каяться.
Увидев товарища Павла, Симкин поперхнулся, отодвинулся за Лаптева, что-то шепнул ему. Тот отыскал большевика глазами, сунул руку в оттопыривающийся карман плохонького пиджака, поправил дешевый, поношенный картуз на голове.
– Перестань, Симкин, наводить тень на плетень! – крикнул из толпы Павел. – Ты и врать-то как следует не можешь – брешешь по чужой бумажке!.. Слышите?! – Большевик указал рукой в сторону станции Всполье, откуда доносились пулеметные очереди и винтовочная трескотня. – Это братья-золотопогонники расстреливают братьев-рабочих!
Длинный Лаптев, будто сломавшись в пояснице, перегнулся через перила высокого крыльца:
– Это – немецкий провокатор! Застрелить его!
У товарища Павла рука потянулась к парабеллуму,