одни и те же. С одной стороны, это люди, для кого важнее всего вера и созданная из верующих людей Церковь, кто чает спасения от веры и от Церкви. С другой стороны, это люди, ценящие более всего откровение как таковое, тайное знание (по-гречески «гносис»), служащее спасению избранных, которым поэтому не нужны ни вера, ни Церковь. Первую группу представляют в «Евангелии Иуды» одиннадцать апостолов, вторую – противопоставленный им еще в канонических Евангелиях Иуда Искариот.
Иуда интересен автору, прежде всего, как «другой апостол», как человек, имевший непосредственное общение с Иисусом и, более того, Им Самим избранный, но в то же время отвергнутый людьми – другими апостолами, выбравшими на его место иного, – и Церковью, наградившей его, избранника самого Иисуса, черным нимбом предателя.
Но Иисус останавливает свой выбор на Иуде не в силу предопределения, а потому, что Иуда «помышляет о высоком», то есть он уже гностик: ему, как уже было сказано, известно, что Иисус – выходец «из бессмертного эона Барбело».
Что же касается предательства, то оно трактуется как «жертвоприношение», причем в жертву приносится тленный человек, «облекающий» духовного Иисуса, а тем самым – само тление. О распятии в апокрифе не говорится, но из того, что говорится о таком жертвоприношении, явствует, что казнь понимается автором в обычном для гностиков докетическом духе[15]: сам Иисус избегает креста. Например, в апокрифе «Второй трактат великого Сифа» (NH VII, 2) распинают Симона Киринеянина, а Иисус стоит рядом и смеется. Похожая сцена – и в гностическом «Апокалипсисе Петра» (NH VII, 3)[16]. Неоднократно смеется Иисус и в «Евангелии Иуды».
Логика современных защитников Иуды, как правило, такова: не было бы Иуды, не было бы и распятия, не было бы распятия, не было бы и христианства. Автор апокрифа этого в виду не имеет: для него было бы лучше, если бы враждебной гностикам Церкви вообще не было. Миссия Иуды в том, чтобы стать не таким, как другие ученики, а для этого надо им себя противопоставить. И противопоставление должно быть кардинальным: тут недостаточно троекратного отречения Петра или неверия Фомы. Ведь для автора Церковь – не просто «сбившиеся с пути» и даже не только гонители «истинных христиан», но детоубийцы, мужеложники, развратники. Иисус в «евангелии» прямо отвергает не иудейского Бога, что не редкость в гностической литературе, а именно «Бога апостолов», а предположение учеников, что Иисус – сын этого Бога (или, вернее, «бога»), вызывает у него смех. Вполне логично, что главным героем сделан Иуда Искариот – наиболее одиозный для церкви персонаж.
Однако мы лишь наполовину можем объяснить смысл фигуры Иуды полемической направленностью апокрифа против церковных христиан: мы пока совсем не затрагивали космологии «евангелия».
Спрашивается: если Иуда уже гностик, если он знает об «эоне Барбело», то зачем вся эта космогония, не достаточно ли объяснения его собственной миссии? Вероятно, откровение, которое он получает,