ушла от нас, потом и вовсе уехала из Ярославля в Москву, сейчас работает экскурсоводом в Третьяковской галерее.
На всякий случай я попросил Лидию Сергеевну назвать мне имя и фамилию женщины, что она и сделала.
– Редко, но среди музейных сотрудников попадаются и такие, которые свое дело совершенно не любят. Эта женщина – одна из них, потому и не задержалась в нашем отделе. Но темный след после себя оставила. Я не сомневаюсь, что человек, приславший вам акварель, и тот старик, с которым она поругалась, – одно и то же лицо.
Здесь я был целиком согласен с Лидией Сергеевной, однако осталось подозрение, что акварель, которую я принес в музей, тоже копия, только более умело исполненная. Лидия Сергеевна отвергла его моментально и решительно:
– Исключено! Я уже показывала вашу акварель специалистам, и они единодушно признали ее подлинность. Но с ней связана еще одна загадка, которую я никак не могу разрешить… – Лидия Сергеевна замолчала, рассеянно постукивая по столу пальцами.
– Загадка? – насторожился я – это слово с детства действовало на меня завораживающе. – В чем же она состоит? Может, попытаемся разгадать ее вместе?
– Я сама хотела предложить вам это. Хорошо, что вы зашли к нам. Подождите, я скоро вернусь. – И Лидия Сергеевна покинула кабинет.
Чем дольше я общался с этой тихой, скромной женщиной, тем большую симпатию испытывал к ней. Она была уже в годах, в ее пепельных, коротко остриженных волосах пробивалась, хотя и не очень заметно, седина, но во внешности и в поведении оставалось что-то неподвластное возрасту (наверное, ее непосредственность), а в задумчивых глазах по-прежнему светилось любопытство молодости.
Мне было известно: в музейных кругах Лидию Сергеевну считали серьезным и опытным исследователем «Слова о полку Игореве». Однако со всеми, начиная от рядовых экскурсантов и кончая маститыми учеными, она вела себя так, что тем и другим казалась, вероятно, обыкновенной школьной учительницей, самозабвенно и преданно влюбленной в древнее произведение.
Совершенно разные люди – Окладин и Пташников – были на удивление единодушны, когда речь заходила о Лидии Сергеевне, – оба относились к ней с огромным уважением. При этом сама Лидия Сергеевна никогда не делала никаких попыток обратить на себя внимание, блеснуть своими обширными знаниями. Больше того, как это только что случилось в разговоре со мной, она очень часто уходила в себя и забывала о человеке, с которым беседовала. Наверное, в других людях это качество вызывало бы у меня раздражение, но в Лидии Сергеевне оно казалось по-детски милым и простительным.
Вернувшись в кабинет, она положила на стол «мою» акварюль и растрепанный, с пожелтевшими от времени страницами журнал – тот самый, в котором была напечатана гравюра, сделанная с акварюли, изображавшей усадьбу Мусина-Пушкина в Иловне.
– Сравните эти рисунки между собой. Вы не находите здесь одну странность?
Я положил рисунки рядом, один над другим, и убедился, что гравюра сделана именно с этой акварели,