обида,
что, вкушая дымящийся чай,
я ошпарил Вас, бедная Лида,
чаем липтоновским невзначай…
Как мне стыдно, что я в самолете,
не изживший в манерах Сибирь,
подарил Вашей вздрогнувшей плоти
не крутой поцелуй, а волдырь.
Но я счастлив, неловкий и ветхий,
как последний из удэге,
что останусь хоть маленькой меткой
на заманчивой Вашей ноге.
Брат мой, враг мой
Памяти И. Бродского
Как же так получилось оно?
Кто натравливал брата на брата?
Что, двоим и в России тесно?
И в Америке тесновато?
Как с тобою мы договорим?
Нас пожрал теснотой и ссорами
наш сплошной переделкинский Рим
да и выплюнул в разные стороны.
Дружбой мы не смогли дорожить.
Может, чтоб не мириться подольше,
и не надо нам было дружить,
ибо, ссорясь, мы сделали больше.
Мертвым нам не уйти, как живым,
от кровавого русского римства.
Мы с тобою не договорим.
Мы с тобою не договоримся.
Послесловие к антологии[4]
С трудом прощаюсь я с «Трудом»
Он был как добрый отчий дом
живому, дышащему слову.
Мы от лица родной земли
Ахматовой и Гумилеву
вновь повстречаться помогли!
И Пушкин там на пьедестале
бокал с шампанским поднимал,
и антологию читали
Рязань, Владивосток, Ямал.
Поэты стенкою на стенку
здесь устыдились, не пошли.
И Бродского и Евтушенко
мы помирили… ну… почти.
Подарков столько и трофеев,
что унести я буду слаб,
и даже Виктор Ерофеев[5]
принес букет из свежих жаб.
Стихов могучая лавина,
на время стихни, погоди.
В «Труде» стихов лишь половина.
Три тома ждут вас впереди!
Вся антология как глыба,
но будет вес Россией взят.
Трудочитателям – спасибо!
Трудопечаталям – виват!
Ах, Александр, свет Серафимыч[6],
здесь журналисты как семья,
мы все как дети, все ранимы,
и расставаньем ранен я.
Нет, беспросветность не по мне,
и ваша дружба, словно лучик,
Неверов Саша и Павлючик[7],
светить мне будет и во мгле.
Надев кастеты, разошедшись,
скинхеды движутся в строю…
Владим Владимыч Радзишевский[8],
отредактируйте страну!
В России без стихов любити
народу русскому не быти.
Терпение, стихи и «Труд»
что надо, то и перетрут!
«Великих книг у нас не стало…»
Великих книг у нас не стало.
Неужто ты рожать устала
пророков,