вопросу, истории и религии. В поэзии этот жанр выражается в многословных балладах и поэмах, в прозе – в «романах-кирпичах» <…> в журналистике – в огромных «подвалах» на абстрактные темы и очерках. Жанр «Быков» может нравиться или не нравиться. Чаще всего не нравится, и это хорошо! Потому что когда вещь не нравится всем, она консолидирует аудиторию».
И снова недоумеваю: неужели народ такой тупой, что с первого раза не доходит? Или у Быкова весьма своеобразная читательская аудитория? Что толку от его романов и лекций, если дело просвещения ума стоит на месте? Ну не могу же я предположить, что Быков намеренно читателей оглупляет в погоне за многотысячными тиражами.
И опять Дмитрий Львович пытается нас удивить – не столько собственным, индивидуальным жанром, сколько не вполне ясно выраженной надеждой на некую консолидацию. Что он имел в виду? Что бабы с косами станут осаждать издательства, требуя запретить «ЖД» и снять с продажи «Икс» за то, что его пытались всучить покупателю даже в супермаркетах? Не думаю, что такие требования уместны по отношению к упомянутой мною «О-трилогии» – если уж консолидировались члены жюри литературных премий и немалая часть критиков, против этого не попрёшь ни с косами, ни с вилами, ни с топорами.
Объяснив причины многословия, Быков переходит к разбору причин своего «быстрописания» [37]:
«Традиционный русский писатель пишет очень медленно, это его большая беда. Я – традиционный американский писатель».
Вот уж никак не ожидал! Особенно в этом сомневаюсь, припоминая произведения Фолкнера, Хемингуэя, Сэлинджера и Стейнбека. Думаю, и классики американской литературы не предполагали, что окажутся в одной компании с романистом Быковым. Я уж не говорю про Фолкнера с его весьма своеобразным стилем, но стоило бы Хемингуэю хоть одним глазком взглянуть на диалоги из «Остромова», даже не читая, – он тут же должен был признать свою ущербность и приближение неотвратимого конца. Речь о конце литературы.
Но дальше больше – Быков связывает многословие, быстрописание и плодовитость в один тугой узел, так что ни косой не срежешь, и даже не разрубишь топором [37]:
«К вопросу о плодовитости. У нас она считается чем-то подозрительным, а для американского писателя двадцать романов за пять лет – норма».
Ну, против нынешней Америки не попрёшь – это аргумент из самых сильных и весомых. Однако неужели только в этом дело? Быков уже не раз признавался в своей любви к Америке – ну, если сам не является американофилом, то уж общаться, в основном, предпочитает с ними. Тогда зачем нужно напяливать на себя тогу, или же кафтан, русского писателя?
Закончив с анализом увлечений и традиций, попробую кое-что прояснить для самого себя, притом на полном серьёзе, без иронии. Есть мнение, что в многословии писателя теряется смысл, то есть смыслов может оказаться много, но нужно приложить невероятные усилия, чтобы отделить то главное, ради чего автор это написал. Ну разве что написано как раз ради многословия. Большая