небо темнело, а ветер усиливался. Этажом выше кто-то громко смеялся, и смех этот, не встречая должной преграды в лице стен панельного дома, сочился из квартиры в квартиру, из комнаты в комнату, от уха к уху, тем самым порождая все новые и новые ассоциации.
– Хочешь, спою тебе песенку? – спросила Океана, почему-то думая о своем отце, которого никогда не знала.
– Хочу.
Океана взглянула в черные глазницы-провалы и поспешно отвернулась.
– Some of them want to use you, – хрипло запела она, – some of them want to get used by you. Some of them want to abuse you, some of them want to be abused…
Не оборачиваясь, она протянула руку и коснулась шелковистых волос ребенка.
2.
Бесконечная полоса серого асфальта
Мысли на скоростном шоссе, как покинутая паутина на сильном ветру, – рвутся, мечутся, исчезают… Снег валит и валит, засыпает все вокруг, вихрится. И линия горизонта, словно затерявшись во времени, больше не делит этот мир пополам. Голые стволы по бокам рождают смутное чувство тревоги, а под мерное урчание двигателя в теле метастазами разрастается сладкая дрема. Вот в окне промелькнула иномарка с включенными фарами и куском застывшего теста на месте водителя. Вот от Альберта повеяло нетерпением и злостью, а также гелем для душа. Вот чертова пахучая елочка болтается под зеркальцем, остро ощущая на себе всю неровность этой дороги в никуда, по которой сам Дэвид Линч испугался бы ехать… Дин-дон, вверх-вниз, – и так до бесконечности.
Хочется писать.
– Милый, мне бы в туалет.
– Ага.
Руки его побелели от напряжения, а стрелка на спидометре неумолимо ползет к цифре «120». Бесполезный мобильник оттягивает карман джинсов, а волосы норовят залезть в глаза. Ни одного входящего и исходящего звонка за последние полтора месяца. Музыки бы… Шампанского бы… Любви бы тоже не помешало. А в небесном олове увязло НЛО, но его никто не видит. Никто не обращает внимания. Просто, веками вглядываясь в постоянно меняющуюся и ускользающую дорогу, мы забыли о том, что вверху над нашими головами тоже что-то есть. Макдоналдс же сияет фальшивыми огнями несварения и кишечных газов, напоминая о той давнишней боли и совершенном грехе, о вине на душе и липкой зловонной крови на линолеуме. Экзистенциализм в чистом виде: пальцами водила по маслянистой поверхности, рисовала причудливые фигуры и писала запретное имя; пробовала кровь на вкус. «У меня был выкидыш». Отвращение Альберта слишком велико. Но персонифицировано ли оно? Или же это лишь его отношение ко всем женщинам в целом? Как знать…
Мальчик зовет «мамой».
– Да не мама я тебе!
– Ты чего орешь?
– В туалет хочу.
– Ага…
Хорошо, что ребенок с выцарапанными глазами остался дома, – пусть там и сидит, постепенно становясь частью квартирной пустоты. Может, этот особняк – эта закрытая база отдыха – привнесет некоторое развлечение? Там будут другие мужчины… Хотелось бы. Вспомнить – каково же это: нравиться. Упиваться флиртом так же, как выдержанным армянским коньяком. Секс. Подавляющая часть природных удовольствий,