на месте своего сновидения все ту же кучку ментального праха. Так всякий мир-цветок был воссоздан из праха и в прах был обращен.
Остальные миры ожидает та же участь.
***
И вот я закрываю глаза и вижу, что в тот первый раз, когда Существо отыскало прах, оно также столкнулось со свидетельством времени, в чьей власти находилось все, даже Сущее. И тогда Существо прониклось этим прахом, втянуло из него память и осознало, что значит быть мимолетным явлением в неиссякаемом течении, в бурном потоке, увлекающем за собой все окружающее. Так для Существа открылись понятия смерти и жизни. Оно получило представление о материи, о развитии, о физических ощущениях. Оно обрело первые свои знания и первый свой опыт.
А еще, помимо всего прочего, оно постигло и последний день той цивилизации, впитало покорность, с которой ее обитатели встретили неотвратимость судьбы.
Выбравшись из глубин воспоминаний, Существо искренне удивилось:
– Как странно, они знали, что бесследно исчезнут, и не страшились этого!
А затем откуда-то издалека явился Свет.
– Теперь мы вместе, – сообщил Свет, принимая в себя Существо, – и у нас одна миссия…
Познание и поиск. Ведь мне известно все, но я многое позабыл.
Зато я помню, что за то время, пока взращенный внутри сновидения мир-цветок формировался, в нем – то есть в заключенной в нем реальности – сменялись целые эпохи. Я никогда особо не задумывался над тем, что конкретно происходит внутри сновидений, не вглядывался столь пристально, не был ценителем, дегустатором. Как оно всегда и случается, я все знал заранее, но скрупулезное исследование и наслаждение мельчайшими – самыми незначительными – деталями навевало на меня скуку. Я не был вездесущ – вернее, я был вездесущ когда-то давно, и мне оно надоело, – а между тем целые поколения невиданных рас и народов рождались и погибали. Они воевали друг с другом и восхваляли друг друга; следуя отработанной схеме ограниченности их разума, они выдумывали себе идолов, возводили в их честь молельни, а после яростно их низвергали; пытались исследовать пространство вокруг, но так ни на шаг и не приблизились к разгадке. Они даже не могли вообразить, что такое бесконечность. А бесконечность суть я, мое раздувшееся от бремени бытия существо, мои мысли и сновидения…
Все вы не более чем чье-то сновидение…
***
Я окунаю обломок бивня в собственную тоску и продолжаю писать то, что давно уже написано. Я вывожу буквы, складываю их в слова, а слова – в предложения, и читаю этот позабытый, ставший уже незнакомым мне текст. Расшалившееся дитя и вместе с тем глубокий старик, я слоняюсь в лабиринтах этих давнишних грез, которые, в свою очередь, блуждают в многомерной бесконечности, перемещаясь из одной ее плоскости в другую и постигая все новые и новые миры. Оксюморон, ведь то, что я обозвал «новыми мирами», на самом деле заплесневелое старье, пыль моего творчества. Но из праха этих миров Существо вбирает