Ватикан, а Святой престол назначал епископов в Ханчжоу и Ханбалык (Пекин), столицу империи Юань[46].
Несмотря на принятие новой религии, многие монгольские неофиты по-прежнему сталкивались со скептическим и циничным отношением к себе, отчасти из-за нежелания полностью отказываться от глубоко укоренившихся шаманских убеждений и практик. Даже хан Газан (прав. 1295–1304), главный защитник чингисидского ислама в Иране, оставался уязвим перед уколами недоброжелателей из-за непоколебимой приверженности ясе и некоторым шаманистским ритуалам [16].
Шаманизм, практиковавшийся тюркомонголами, основывался на анимизме с заметными вкраплениями китайской космологии и зороастризма[47]. Отсутствие публичных и коллективных ритуалов, а также священнослужителей, которые четко выделялись бы из общей массы верующих, заставляло многих полагать, что монголы не придерживались вообще никакой религии и были просто безбожными язычниками. Другая крайность представлена взглядами ученого персидского сановника Ата-Мелика Джувейни, который игнорировал противоречия между верой своих монгольских господ и законами шариата. Он утверждал, что Чингисхан «отменил дурные обычаи, которые соблюдались теми племенами и признавались ими, и установил обычаи, достойные похвалы, диктуемые благоразумием. Среди тех установлений есть многие, которые согласуются с шариатом»[48].
Шаман был могущественным человеком в племени. Когда влияние Тэмуджина и число его последователей начало расти, шаман Тэб-тэнгри, также известный как Кокочу, бросил ему вызов[49], намереваясь стать по меньшей мере закулисным правителем. Чингисхан был так напуган, даже несмотря на то, что его окружали верные тысячники и множество надежных последователей, что не чувствовал себя в безопасности до тех пор, пока Тэб-тэнгри не был убит, а его позвоночник – переломлен пополам. Крайняя степень тревоги Чингисхана ярко показана на страницах монгольского великого эпоса «Сокровенное сказание». Из него следует, что поспешное удаление погребального шатра и всех останков шамана было продиктовано страхом перед последователями Тэб-тэнгри, которые могли отомстить за убийство своего предводителя[50].
Для монголов шаманизм был в первую очередь способом поклонения духам предков, а также горных вершин и речных вод. До Тэнгри, небесного божества, можно было достучаться, находясь на вершине горы. Для установления контакта нужно было отбросить шапку или иной головной убор и перебросить через плечо пояс. Джувейни описывает страстные мольбы Чингисхана к Тэнгри, в которых он просил совета о том, как отреагировать на провокацию хорезмшаха. Чингисхан не желал начинать войну с соседом, которого считал могущественным и опасным противником. «В лихорадочном возбуждении Чингисхан взобрался один на вершину горы, обнажил голову, обратил лицо к земле и три дня и три ночи возносил молитву, говоря: “Не я причина этой беды, дай мне