сел на диван и принялся разглядывать фотографии Первой Лунной Экспедиции, ожидая, когда же мессир соблаговолит заговорить. И мессир соблаговолил. Он откинул забрало, тяжело переступил с ноги на ногу, заскрежетал доспехами и попросил закурить. Эдгар подошел, протянул пачку «Опала», но мессир никак не мог извлечь из нее сигарету – мешали перчатки, которые он не хотел или не мог снять. Эдгар вставил сигарету между растопыренными пальцами рыцаря, с некоторым смущением наблюдая, как она, поднесенная к шлему, повисла в пустоте под забралом, чиркнул спичкой.
– Благодарю вас, – сказал голос из пустоты.
– Не стоит, – отозвался Эдгар, вновь располагаясь на диване.
Мессир курил, не выпуская копья, иногда простуженно покашливая и с изящной – насколько это позволяли доспехи – небрежностью стряхивал пепел прямо на часы с печальной надписью. Сначала Эдгара несколько смущала пустота под забралом, но потом смущение прошло.
– Вы один здесь? – спросил, наконец, Эдгар, чтобы завязать разговор, потому что славный сын Уриена был, казалось, всецело поглощен процессом, вредным для здоровья, как значилось на пачке «Опала».
– Нет, отчего же, – ответствовал рыцарь. – Нас двое.
Эдгар еще раз оглядел зал, но, естественно, больше никого не обнаружил.
– На втором этаже или тоже невидимка? – полюбопытствовал он.
– Отчего же? – опять ответствовал мессир. – Я имел в виду вас.
Или это была шутка в духе общества, собиравшегося когда-то за Круглым столом, или мессир старался быть чересчур точным с ответами. Или понимал все слишком буквально.
Эдгар не знал, о чем нейтральном можно еще спросить – ну не говорить же в самом деле о погоде? – а задавать прямые вопросы он как-то не решался.
Некоторое время в зале царило молчание, прерываемое только покашливанием рыцаря. Поскольку над шлемом мессира вздымались роскошные голубые перья, будем называть его Голубым Рыцарем. Потому что он вполне мог и не быть Ивэйном, Говеном, равно как и Клижесом, Персевалем, Ланселотом и Эскладосом Рыжим. (Других Эдгар просто не припомнил).
Взгляд Эдгара вновь остановился на фотографии Нейла А. Армстронга и Эдвина Э. Олдрина на фоне лунного отсека «Орел».
– А откуда здесь эти фотографии?
Голубой Рыцарь уронил окурок на паркетный пол и с грохотом придавил подошвой. Усеянные пеплом старинные часы вдруг заиграли, словно разбуженные этим грохотом. Они предупреждали об очередной нанесенной ране. Играли они довольно мелодично и долго, а потом начали бить, и делали это весьма внушительно, так что звякали и качались подвески монументальной люстры и трепетали нежные белые занавески. После шести ударов часы угомонились.
Эдгар не знал, стоит ли повторять вопрос, потому что Голубой Рыцарь опустил забрало и застыл в обычной позе музейных рыцарей. Вероятно, привык так стоять.
Эдгар, поколебавшись, решил подняться наверх, но у лестницы-спирали с деревянными резными перилами