можно попытаться понять, что думал и что чувствовал он в эти переломные в его судьбе дни…
Пейзаж нам известен.
Лесные дебри, болота…
Чахоточная, сочащаяся водою земля второго дня Творения, когда Господь еще не собрал воду, «которая под небом, в одно место», когда еще не явилась суша, названная потом землей.
Выпавшие из общего счета событий недели тоже как-то связаны с этим пейзажем.
Часы, минуты, дни, словно бы разбухая от болотной сырости, перепутались между собой, пока время совсем не исчезло.
В том последнем прорыве у Мясного Бора Власов, как вспоминают очевидцы, потерял очки[44], и видимый мир расплывался перед его глазами. Расплывались и казавшиеся ранее непоколебимыми отношения.
Ранее отношения Власова с женщинами были предельно простыми и откровенными.
Анализируя его переписку, можно обвинить Власова в двуличии, неверности и мужском эгоизме, но вместе с тем нельзя не отметить и мужественности генерала. Андрей Андреевич, как сейчас принято говорить, никогда не «грузил» подруг своими проблемами, никогда не жаловался. И если он и упоминает в письмах о трудностях, которые приходится переносить на фронте, то только для того, чтобы избавиться от докучливых претензий на визит…
«Эта война особенно жестока, – пишет он жене, Анне Михайловне Власовой. – Сволочи фашисты ведь решили совсем варварски стереть с лица земли наш могучий народ. Конечно, это их бредни. Конечно, мы уничтожим эту гадину. Но пойми, что сейчас война идет жестоко. По крайней мере, твое сердце не выдержит… Потерпи, моя дорогая. Скоро война все же кончится, и тогда заживем еще лучше».
«Дорогой, родной, милый Алюсик! – это уже из письма Агнессе Павловне Подмазенко. – Меня наш великий вождь послал на ответственное задание, и я его скоро, очень скоро выполню с честью. Тогда ты не будешь упрекать меня ни в чем, когда узнаешь, в какой обстановке мы находились. Скоро все же фашистам на этом участке конец. Теперь пойми, могу ли рисковать в этот ответственный период тобой и моим дорогим детищем. Нет и тысячу раз нет. Как ты ни ругайся, все же наконец ты меня поймешь».
Все тут прямо и – вспомните, что залог мужской бодрости на войне, в том, что жены не могут попрекать своих мужей за измены – по-генеральски откровенно.
И только в последних строках прощального письма к Агнессе Павловне Подмазенко нарушается эта твердость. Возникает некая суетливость. Власов начинает бормотать, дескать, «обстановка уже сейчас складывается так, что ты уже почти можешь приехать ко мне, а когда я получу от тебя письмо, будет уже очень хорошо». Впрочем, причина этой откровенной и на первый взгляд бессмысленной лжи понятна.
Эта ложь произрастает из трясины его отношений с Агнессой Подмазенко. Власову мучительно хочется узнать, кто – сын или дочь? – родился у него. Это, кажется, наиболее сильное его желание в майские дни 1942 года, и ради исполнения его он готов пойти на все, даже на то, чтобы нарушить правила невозвращения подруг на