человек. Ах, как он умел восторгаться мелочами, тем, как колышутся листья кустарника, как ветер вдруг проносится по открытой воде, как «шумит» над головой молодая луна… Но самое главное, конечно, – он восхищался ею, Ритой. Казалось, он всегда рядом, ловит каждое движение, знает ее мысли и настроения. Его беспокоит, когда она расстроена. И тогда письма полны тревоги за ее здоровье, не обидел ли кто? Ценят ли ее? Любят? Каждой строчкой сопереживает, будто и сам испытывает физические муки от ее неудач. Но стоит девушке засмеяться, просто улыбнуться, и завтра же тайный воздыхатель расскажет, как он счастлив. Как радовался дождю, как весь вечер беспричинно улыбался прохожим, как ему захотелось сделать счастливыми всех, и он подобрал на улице котенка, а потом зашел на сайт начинающих поэтов и написал миллион теплых отзывов, звонил друзьям, говорил, как по ним скучает, как любит их.
Однако никто из ее знакомых не умел и не стал бы писать таких писем. Как узнать, кто он? Как увидеть его? А если вдруг исчезнет… Ведь она так привыкла. Ей давно уже хотелось говорить с ним, писать ответы.
«Вчера я караулил тебя у окна, – писал он в последнем письме. – Все ждал, когда засверкает синяя крыша его машины. Я перестал любить синие машины. А если вижу такую, всегда в ожидании, что из нее выйдешь ты. Но, увы. Я устал каждую провожать взглядом.
Пусть он купит себе что-нибудь фиолетовое или хотя бы желтое. В нашем городе слишком много синих машин. Если хочет обладать самой оригинальной из женщин, пусть начнет с автомобиля. Впрочем, может, теперь и не стоит?
Никто не подвез. Ты пришла сама. Мне нравится, как ты ходишь. Эти ноги должны чаще ходить. У них это потрясающе получается. Но туфли мне не нравятся. Они делают тебе больно. Ты ступаешь, и в груди у меня все сжимается. А когда ты подвернула каблук, у меня даже в глазах потемнело. Показалось – небо изваляли в грязи. То вдруг послышалось, что кто-то играет на расстроенном пианино, – и запахло холодом, и упала картина с треноги, и растеклись масляные краски по полотну. Эту картину, я не придумал ее, веришь, вдруг увидел в коридоре на третьем этаже. Вся в пыли, давно там висит. Но теперь знаю, почему она такая. Я стал верить, – то, что происходит с нами сейчас, отражается на нашем прошлом. Вчера ты грустила, значит, когда-то давно, может, миллион лет назад, гремел гром, лил дождь, с гор несся поток, и люди тонули в своих пещерах. Не грусти, пожалей их. Пусть будет солнце.
Что-то произошло. Убедился в этом еще раз, когда взглянул на твои руки. Когда ты волнуешься, начинаешь накручивать на указательный палец левой руки свои волосы или вдруг легонько постукиваешь кулачками по коленке.
Думаю, вы не просто поругались, вы расстались. Папа, конечно, был против. Его-то Вадим вполне устраивал. Но ты уже приняла решение. Отец, как и я, слишком любит тебя. Он проиграл хотя бы потому, что не отвез тебя на занятия. Потом звонил, спрашивал, как ты добралась. Ты отчитывала его, сердилась. Твои губы сжимались. Я прислушивался. Ты бываешь жестокой, говорили мне. Я не верил. И сейчас не верю. Не знаю еще, что это было. Но они не правы. Ты очень волновалась