«Все, батюшка, все погибло! Вот у афтова домишко весь унесло и с рухлядью, и с животом, а у афтова двух коней, четырех коров затопило, у афтова…» – «Хорошо, хорошо, – нетерпеливо прервал царь, – это все у Афтова, а у других что погибло?» Тогда-то и объяснили императору, что старик употреблял слово «афтово» вместо «этого». Александр искренне рассмеялся и приказал выстроить нынешнюю красивую деревню и назвать ее Афтово. Затем уже это название приобрело современное написание.
То же можно сказать и об историческом районе Петербурга Ульянка, названном будто бы, по одной легенде, по имени некой Ульяны, которую встретил на местной дороге Петр I, а по другой, по тому же имени, но принадлежавшему другой Ульяне. Как мы уже знаем, она варила такую уху, что на нее съезжались гастрономические гурманы со всего Петербурга. Хотя на самом деле Ульянка, как мы уже знаем, – это всего лишь искаженный вариант финского топонима Улляла.
Любопытна судьба другого финского топонима: Siestar. В переводе он означает «черная смородина». Так древние угро-финские племена за характерный цвет воды называли живописную речку, некогда служившую государственной границей между Финляндией и Россией, а затем Советским Союзом. На берегу финской Siestar Петр I основал промышленный городок с оружейным заводом и назвал Сестрорецком, то есть городом на реке Сестре. Уж очень походило звучание финского топонима на русское слово «сестра».
Кроме этимологических словников, финским присутствием отмечены и русские фразеологические словари. Например, добродушное ругательство «чухна парголовская» и сегодня напоминает о преимущественно компактном проживании финнов на территории Петербурга и области. Чухнами называли представителей древнего финно-угорского племени чудь, одним из районов расселения которых была деревня, давным-давно названная по финскому имени Парко. Название этого племени сохранилось и в известном гидрониме «Чудское озеро».
Парголово было одним из многочисленных звеньев сложившегося в дореволюционные годы так называемого Финского пояса Петербурга, обитатели которого долгое время успешно справлялись с задачей обеспечения петербуржцев молочными продуктами. Поэтический образ охтенки-молочницы навеян Пушкину именно этим финским промыслом. Репутация финских поставщиков и качество их товаров были в Петербурге исключительно высоки. Русские производители этой же продукции, расхваливая покупателям свой товар, намеренно коверкали родной язык и выкрикивали «молоко», «масло», «мясо» с заметным финским акцентом. Современные петербургские финны утверждают, что и пословица «Почем фунт лиха?» этимологически восходит к финскому слову liho, что в переводе означает «мясо». Пригородные финны в избытке завозили его на питерские рынки и фунтами продавали горожанам. Фунт мяса стоил не так дешево, и финское liho со временем трансформировалось в русское «лихо», что по-русски означает «беду» или «несчастье».
Взаимопроникновение двух языковых культур