будущего убийцы, воскликнул Вильмонт.
Полковник смотрел туда же. На виске его пульсировала синяя жилка. Казалось, что дьявольская машина специально построена так, чтобы облегчить задачу убийцам. Кабина летчика хоть как-то была защищена, а место пассажира было обыкновенной деревянной скамьей без спинки и ручек. Простая табуретка, приколоченная гвоздями к двум деревянным продольным балкам – основанию аэроплана. В полете несчастный безумец ничем не был пристегнут к зыбкой опоре. Внезапный порыв ветра или крутой крен – и решившийся на смертельный номер циркач-любитель мог оказаться в свободном полете, чтобы через несколько секунд впечататься в землю.
С ужасом глядя на то, как доверенный ему человек неловко пробирается по сети тонких проволок – растяжек к своей гильотине, полковник ответил Вильмонту:
– Он сказал мне: «Я не верю, что русский офицер способен на бесчестный поступок.
Французский моторчик фыркнул несколько раз синими облачками дыма – и вдруг взревел. Полетели сорванные горячей волной фуражки, картузы и женские шляпки. «Фарман», похожий на рыночный балаган своей громоздкой проволочно-полотняной конструкцией, начал разбегаться.
Аэроплан неуклюже скакал по неровностям летного поля. Вильмонт провожал его взглядом, чувствуя, как тяжелеет на сердце. У молодого человека перехватило дыхание, когда ему показалось, что сейчас этажерка врежется в деревья, растущие на краю аэродрома. Однако метров за пятьдесят до них аэроплан все-таки смог оторваться от земли. Затем набирающий высоту крылатый аппарат начал удаляться в сторону Финского залива, пока постепенно не исчез из виду.
Когда затих гул авиационного двигателя, начальник охраны премьера едва слышно произнес:
– Я застрелюсь…
Прошло восемнадцать минут. Какова же была радость наблюдателей, когда вдали появилась точка возвращающегося самолета! Сделав торжественный круг над головами тысяч зрителей, «Фарман» мягко коснулся земли велосипедными колесами и, весело подпрыгивая, побежал к тому месту, откуда начал свое воздушное путешествие.
Но Вильмонт только тогда вздохнул с облегчением, когда увидел позади пилота солидную фигуру премьера. Вцепившись обеими руками в проволочные растяжки, Стольцев выглядел бледным, но, кажется, улыбался…
Стоящий рядом с поручиком полковник, казалось, вот-вот начнет приплясывать от счастья, обнимать и расцеловывать всех окружающих. И уж точно, забыв про чины, законы приличия и нелепые, как оказалось, подозрения, бросится на шею обоим авиаторам.
Премьер вылез из самолета потрясенный, но довольный. Он принялся рассказывать журналистам о своих впечатлениях. Вильмонт же не спускал глаз с Минасевича. Восторженные почитатели уже повесили на шею летчика лавровый венок; дамы дарили ему шикарные букеты; толпящиеся перед летчиком фоторепортеры, пытаясь найти самый выигрышный ракурс, мешали друг другу и переругивались. Но авиатора словно не задевала суета, творившаяся вокруг