притихли. Он был совсем ребенок – ну, лет тринадцать, не больше. Что же это он мог совершить? А шёл гордо, запрокинув голову, руки назад, как настоящий преступник.
Женщина снаружи не унималась. Поезд тронулся, и её крики остались позади. Полосатики о чем-то говорили вполголоса, посмеиваясь. Наконец один из них ленивым блатным голосом заговорил:
– Витенька, а Витенька?
– Чего, – отозвался детский задорный голос из камеры малолеток.
– Витенька, ты знаешь, кто здесь едет? – продолжал полосатик таким тоном, будто собирался сообщить, что он – Красная Шапочка и принес пирожки.
– Нет, не знаю, по-прежнему задорно отвечал Витенька.
– Здесь сидят полосатики, – сказал зэк, подражая интонации воспитательницы детского сада.
Витенька ничего не ответил.
– Витенька, – елейно продолжал полосатик, – а хотел бы ты попасть к нам в камеру?
– Хотел бы, – ответил Витенька.
Звериный хриплый рев вырвался из двух с половиной десятков глоток.
– У-у-у, – надрывались они, хлопая в ладоши и сладостно матерясь. – Эх, хоть на пяток бы минут его сюда! О-о-о, Витенька! Ух, сейчас бы… А-а-а!
– Вот, тридцать пять мне, – сказал Серёга, – а 16 уже отсидел. Еще 10 впереди. Свободы совсем не видел. Уморят меня здесь, не выйду живым.
– За что тебя последний раз судили? – спросил я.
– За убийство. Хотели вышку дать, это у меня не первое. Да судьям взятку сунули. Пятнадцать лет дали. А ты за что?
– За политику, – ответил я.
– Да? – Серёга удивился. – А почему тебя с уголовниками везут?
– По 190-й содержат сейчас с уголовниками, – ответил я.
– Да-да, – подтвердил его приятель. – У нас в лагере сидел один. И религиозников сейчас тоже в уголовные лагеря сажают.
– Ну и дела, – сказал Серёга. – Я в лагерях-то почти не бывал, все по тюрьмам. Уж и не знаю, что на свете творится. Давно их отделили, а потом вообще политических не встречал.
На очередной остановке вывели этап и в отсеках стало немного просторнее. Зэки устали за двое суток от крика, драк и вагонной качки и постепенно стали умолкать. Но в одной из камер какой-то зэк не унимался.
– Каспар, – обратился он к охраннику-узбеку с таким узбекским акцентом, что невозможно было отличить, кто узбек – конвойный или зэк.
– Я не Каспар, – грозно отвечал охранник. – Наручники надену.
– Каспар, – упрямо повторял зэк, – покажи жопу.
– Наручники надену, – огрызался охранник.
– На жопу, что ли? – спросил зэк.
Другие зэки присоединились к забаве и стали наперебой, передразнивая узбекский акцент, уговаривать конвойного снять штаны и показать жопу. Конвойный орал и хватался за пистолет, но ничего не помогало.
– Какой красивый жоп у тэбэ, Каспар, – говорил зэк. – Дай воткнуть разочек, люблю тэбэ, хороший.
Но и это надоело, вагон совсем было затих и вдруг… В Столыпин зашел милиционер. Не конвойный, нет, а просто милиционер, в голубой форме, который следит за порядком в городе.