Курильских островов гнилую сельдь. Отварив перегнившую рыбу в больших котлах, из нее давили жир для светильников. Остатки сушили на солнце и развозили по деревням как удобрение: “Землю около каждого деревца… удобряют сим веществом, от которого она дает чрезвычайный плод” [Головнин, 1816].
Помощники банщиков собирали по обочинам дорог все, что горит, в первую очередь выброшенные паломниками истертые сандалии дзори. В столичных общественных банях 150 лет не менялись цены (таков был указ бакуфу), и экономия дров была возведена в культ. Такой подход к утилизации обеспечивал выдающуюся чистоту японских городов, которая поражала европейских гостей. В Париже и Лондоне сточные воды в то время сбрасывались в Сену и Темзу, и на берегах этих рек временами было трудно дышать. Летом 1858 года из-за смрада Лондон на время покинули даже городские суды и Палата общин. Японская же столица долгое время не знала проблем с отходами. По сути, в городе сложился замкнутый цикл утилизации абсолютно всех органических и неорганических отходов. Зарабатывая на жизнь, японские старьевщики и ремесленники заодно наводили порядок на улицах и дорогах.
Старьевщик. Источник: ВС
Современные японцы не без самодовольства подчеркивают экологичность традиционного производства японской бумаги васи. Ее изготавливали главным образом из однолетних кустарников (горицвет, бумажное дерево), в то время как в Европе с той же целью вырубали многолетние деревья. Сбор и переработка старой бумаги начались одновременно с ее производством. Отчасти это объяснялось ее свойствами: она прочнее современной и медленнее стареет, что важно для хранения свитков. Вода не сводит с нее тушь, а если японскую бумагу обильно смочить и хорошо придавить, она почти полностью восстанавливает форму. По сравнению с любой тканью ручной выделки и окраски бумага стоила гораздо дешевле, и ею широко пользовалась беднота для изготовления одежды. Наблюдая за бытом японцев, Василий Головнин пришел к выводу, что бумажное дерево “должно родиться в Японии в чрезвычайном количестве: почти все жители одеты в бумажное платье. Делаемая из нее вата служит японцам вместо мехов”.
Горожане среднего достатка, имевшие возможность купить лен и хлопок, шили одежду самостоятельно. Одевать семью почиталось первейшей обязанностью хозяйки, и девушек обучали этому с детства. Скромная невеста из небогатой семьи могла не уметь читать и писать, но без портняжной шкатулки она своего будущего не видела. Понятно, что доставшейся такой ценой одеждой дорожили, носили ее сколько могли, латая и перекраивая. На зиму пришивали ватную подкладку, летом отпарывали. Вконец износившееся верхнее кимоно перешивали в нижнее или спальное, а взрослые накидки хаори переделывали в детские, и так далее. Что-то ухитрялись даже продавать: в столице было немало магазинов старой одежды, где городская беднота выбирала себе обновку. Желая продлить жизнь ткани, ее выдерживали в красителе, добываемом из кустарника индиго, что придавало материалу не только характерный синеватофиолетовый оттенок, но и прочность. Это массовое