растёт.
– Ага, – согласился водитель и упрямо продолжил. – Год, а, значит, не считается. Так что мне переживать нечего, жизнь не зря прожил. Теперь вы так смогите. А то взяли моду, один в школе милиции учится и другой лыжи уже навострил туда, а рулить на этих корытах, наряды возить, не кому. Уйду вот на пенсию, посмотрю на вас, как запоёте, кто вас катать туда – сюда будет?
– Тебя не поймешь, – усмехнулся Рассказов. – То стажёра готов в клочья порвать, что он машину драндулетом называет, то сам её ведром кличешь, корытом. И ты по старости лет забыл, машину эту получил три года назад, на площади у мэрии в день милиции, как один из лучших водителей отдела.
– Зато на той, что раньше была, больше пятнадцати оттарабанил честно, и не ныл, – философски протянул водитель. – Я так скажу, сопляки. Стажер – это одно, а я – это другое. Он без году неделя на службе, и, может, двух дней ещё не протянет. А я за рулем с того дня, когда он не родился ещё, а ты, Олег, мамкину сиську наяривал. Мне ругать можно, вам – нет. Это как про жену, сам ругаю, но пусть кто другой хоть слово про неё вякнет, задавлю…
– Короче, всё понятно с вашей потенцией, товарищ прапорщик, – опять расхохотался Киреев. – Коли к тачке, как к жене…
– Цыц, зелень, – водитель обернулся к стажеру и посмотрел на него в готовности испепелить одним взглядом, да помешал неприятно режущий слух треск радиостанции.
– Двести седьмой! Я – Центр! – напомнил о своем существовании далекий невидимый оперативный дежурный.
Осетин, о национальности которого никто бы и не догадался, не говори он об этом сам и без малейшего акцента. Ему в дежурке хорошо, сухо и тепло, как на родине его дедов. Телевизор рядом и чайник с холодильником, а ещё кровать в комнате отдыха. Но бойцов мобильного экипажа он сейчас, не задумываясь, выгонит на мороз. Вон как надрывается.
– Двести седьмой! Ответь Центру!
– На приёме, – нехотя ответил Олег, поднеся микрофон к губам
– Почему сразу не отвечаешь? Где находишься?
–Революции, пять, – нехотя ответил Олег и, пытаясь прогнать из засыпающего мозга отчаянно свербящие мысли: «Нет! Нет же! Утро! Конец смены скоро»!
– Дуй во двор тридцатого дома. Жильцы звонят, машина чужая раскачивается подозрительно и крики оттуда. Может, душат кого…
– А пэпсы сдались уже? – вмешался в эфир голос командира первого взвода старшего лейтенанта милиции Андронова, заступившего на сутки старшим второго экипажа. – Умеют вовремя слинять, бросив город на два наших экипажа и гайцев.
– Леша, дорогой, не начинай. Графики несения службы подразделениями не я придумываю. Недоволен, иди завтра с утреца к царю и выскажи ему…
– Апсахыч, зачем с козырей начинаешь? Не пойду я к начальнику отдела, не дурак, предъявы ему кидать, – даже сквозь хрипы радиостанции угадывалась самодовольная ухмылка взводного. Андронову одному нравилось, как он шутил.
– Тогда не задавай глупых вопросов. Ты командир, а треплешься, как старуха на базаре. На всякий случай сообщаю, гаишники на аварии со смертельным, и кроме