о котором он думал с самого утра.
Хью поднял трубку телефона и набрал номер.
– Алло, – услышал он после нескольких гудков.
– Привет, папа. Это я. Прости, что так поздно. Дел полно.
– Ты опять работаешь по семнадцать часов в сутки и спишь в лаборатории?
– Нет. Просто такой период. Все устаканится в ближайшие несколько дней.
– Имей совесть, Хьюберт, и не лги отцу.
– Я приеду на выходных. Если у тебя нет планов, конечно.
– Помимо развратной вечеринки с шампанским и обнаженными красотками, облитыми шоколадом и взбитыми сливками?
– Кто будет выступать в роли красоток? Женская половина медицинского персонала?
Отец рассмеялся и закашлялся. Фиби, его личная медсестра, спросила, не принести ли воды.
– Да хоть кто – лишь бы развеять здешнюю скуку. Каждый год эти проклятые тридцать дней для меня – сущий Ад.
– Можно определить тебя в другой больничный комплекс. Что скажешь насчет центра HPI? Я позвоню и спрошу, следует ли переоформлять медицинскую страховку.
– Конечно, следует, черт возьми. Они потребуют кучу денег и замучают тебя просьбами «заполнить еще одну бумажку».
– У меня нет проблем с деньгами.
– Если у тебя нет проблем с деньгами, Хьюберт, это еще не означает, что их нужно выкидывать на ветер. Устраивай свою жизнь вместо того, чтобы кормить зажравшихся капиталистов. Будь тамошние врачи хоть трижды волшебниками – а зрение они мне не вернут.
– То предложение – помнишь, операция в Германии – до сих пор в силе.
– Операция в Германии – и снова твои деньги?
– Частично мои. Частично – деньги, которые полагаются тебе как ветерану Вьетнама.
– Да-да. Ветерану «той маленькой несерьезной войнушки», как в свое время сказал президент.
Хью тряхнул пачку и достал последнюю сигарету.
– Давай не будем начинать этот разговор, папа. Я понимаю твое упрямство и твою гордость, но прошу понять и меня. Пожалуйста, не отвергай мою помощь так, как это сделала мама. Прошел не один год, а я до сих пор виню себя в ее смерти.
– Ты бы не смог ей помочь. Никто не смог бы. Даже после того, как ей сообщили про рак, она продолжала выкуривать по три пачки сигарет в день. Курила до последнего дня. Ты пошел в нее. Она была такой же упертой. Хватит, Хьюберт. Ты прав, тут говорить нам не о чем.
– Мы поговорим, когда я приеду. И я тебе обещаю – основательно поговорим.
На такие глупые вещи, как прощания, отец времени не тратил – так произошло и на этот раз. Хью вернул замолчавшую трубку на рычаг, положил дымящуюся сигарету в пепельницу и сжал ладонями виски. Он не спал больше суток, у него болела голова, и лучшим выходом из положения было бы отправиться домой и завалиться спать. Никаких ресторанов, никаких женщин и уж точно никакой работы. Через два дня он сядет на самолет – и в пятницу вечером будет у отца.