после работы из Чихенау в Чихендорф. Ехал он на велосипеде, потому что любил слушать пение птиц, а еще – потому что экономил. Он неосмотрительно поехал совсем один и без оружия.
Вдруг за крутым поворотом у пяти дубов он увидел посреди дороги разбойника Грабша – тот стоял, широко расставив босые ноги. В волосатом кулаке он сжимал пистолет.
– Стоять! – пробасил он. – Размер обуви у тебя какой?
Капитан резко затормозил. Еще немного – и он полетел бы через руль кувырком.
– Что это вам в голову взбрело? – сурово крикнул он. – Я все-таки капитан полиции собственной персоной!
– Размер ботинок или жизнь, – невозмутимо повторил Грабш, направляя на него пистолет.
– Сорок девятый, – пробурчал капитан.
– Сядут как влитые, – усмехнулся Грабш. – У меня тоже сорок девятый. Мои башмаки каши просят. Новые нужны. А у тебя, наверно, лучшие полицейские сапоги во всей Чихенбургской округе. Так что обувь на бочку, а то стрелять буду.
– Безобразие! Вы мне за это поплатитесь, – гаркнул капитан.
– Сначала поймай меня, а потом говори. Твои ребята уж сколько раз пытались – и что? Угодили прямо в болото. А ну, поторапливайся, неохота с тобой болтать!
Разбойник Грабш выстрелил в воздух, и капитан вздрогнул. Он тянул сапоги за носок и за пятку, дергал за каблуки – сапоги не снимались ни в какую.
Грабш глядел на него с усмешкой. Потом сказал:
– Это мы мигом!
Он схватил капитана за пятки и завертел над головой, пока тот пулей не вылетел из сапог, описав в воздухе большую дугу и приземлившись где-то на рапсовом поле. А Грабш натянул сапоги, довольно кивнул, сунул пистолет за пазуху и потопал в лес – в большой Воронов лес, где сплошь заросли и трясина.
– Обормот! Только и знает, что вредить порядочным гражданам! – честил его капитан, в одних носках шлепая к велосипеду. – Погоди, мы до тебя доберемся. Вот тогда в Чихенбургской округе снова будет закон и порядок!
Ромуальд Грабш и в ус не дул – мало ли что кричит капитан полиции? Подумаешь, насолил порядочным людям. Он даже не задумывался об этом. И отец и дед его были разбойники, наводящие страх и ужас.
Он жил в Вороновом лесу один-одинешенек. Родителей он почти не помнил. Грабш ведь был совсем маленький, когда мама швырнула суповой котел под ноги папе-разбойнику, выбежала из дому и унеслась прочь из разбойничьего леса, прямиком в цирк, фургоны которого как раз проезжали по Чихенбургской округе. Там она и осталась дрессировать львов и продавать билеты. А в Вороновом лесу больше не показывалась.
Папа-разбойник так рассердился и так расстроился, что стал поедать горы сладостей. И растолстел от них невероятно. А таким толстякам трудно бывает смыться, если нагрянет полиция. И вот однажды в полночь он полез в кондитерскую Бэккерли за тортом со взбитыми сливками – тут-то его и сцапали. А в тюрьме он умер, потому что там не давали ничего сладкого.
Пришлось дедушке-разбойнику самому заботиться о маленьком Ромуальде. Он очень старался сделать из внука хорошего разбойника. И у него получилось! Ни разу еще Грабш не попадался в лапы полиции. Умел обращаться с ружьями, ножами и пистолетами. Научился красться почти неслышно и размазывать отпечатки пальцев. До сих пор он легко мог награбить все, что было нужно для жизни.
Грабш – вот он какой!
Может быть, разбойник Грабш был не самый сообразительный. Но зато сильный невероятно. Грудь широкая, волосатая, как у силача в цирке. Мышцы на руках такие мощные, что на рубашке то и дело лопались рукава. Ладони – как снеговые лопаты. Челюсти такие большие и крепкие, что перемалывали даже кабаньи кости. Да, Грабш одним своим видом мог напугать кого угодно – только представьте себе: рост метра два, а сапоги сорок девятого размера. Из нечесаной гривы оттопыривались большие красные уши. Недоверчиво смотрели глаза из-под кустистых бровей. Нос напоминал орлиный загнутый клюв. Но самым разбойничьим в его облике были усы и борода. Всем бородам борода! Черная как смоль, она закрывала половину лица, лезла в уши, выглядывала даже из ноздрей, а усы нависали надо ртом, как мох на деревьях. Борода согревала грудь, развевалась на бегу, длиной доходила до пупка, и каждый волос в ней был не тоньше конского, только кучерявый. Чего только не водилось у разбойника в бороде! Настоящий мох и сухие листья, сено и еловые иголки, птичий помет и помет летучих мышей, яичная скорлупа и куриные кости с обеда. Иногда в ней даже окукливались гусеницы и выводились бабочки. Конечно, и вшей там было вдоволь. Но Грабшу они не мешали. Разбойник с детства привык чесать в башке и с тех пор почесывался, где хотел и когда хотел – так у него было заведено.
А как он выглядел – ему было все равно. Разбойникам это почти не важно. Поэтому он годами ходил в одной и той же рубашке, которую удавалось где-нибудь утащить. Он никогда не стирал и не штопал ее. Просто носил до тех пор, пока сама не отваливалась. Тогда приходилось опять разбойничать – добывать себе