опешила, услышав подобное заявление от медицинского сотрудника. Женщина была в возрасте, около шестидесяти, не меньше. С прокуренным голосом, но вполне миловидная.
– Простите?…
– Ты понимаешь, куда попала? Мля, ты хоть бы нормального мужика попробовала бы! А тут… Не, я хренею! Реально девочка… Тебе сколько годков?
– Двадцать.
– Твою же мать… Девочка, ну держись. Жалко мне тебя. По-бабьи.
Катя выпрямила спину и постаралась выдать искреннюю улыбку.
– Я верю, что всё будет хорошо.
– Верь, деточка… Верь. Потому что только чудо… – она замолчала. – Если узнают наши… Они же, черт, ставки будут делать, кто тебя… А не указать в доках я не могу.
Именно в тот момент Кате стало по-настоящему страшно. До тех слов она ещё до конца не осознавала, что ей грозит и что предстоит испытать.
Вопрос Потапова про медицинские анализы тоже был неспроста. Капитан всё знал. Катя была уверена на сто процентов.
И её вели к нему.
Зачем? Вот в чем соль вопроса.
Она дала показания и не раз. Рассказала всё подробно обо всем. Всё признала.
И снова её вызывали.
Катя говорила себе, что с ней ничего плохого не сделают. Не имеют права. Если только пальцем тронут, она на суде всё скажет. Расскажет подробности, а дальше…
Стоп, Катя. Она оборвала поток истеричных мыслей, приподнимаясь и направляясь к двери.
– Руки.
Конвоир был молодым. Кате отчего-то казалось, что с ней должны работать женщины. Не мужчины. Или это в колонии уже одни женщины? Да и то сомнительно.
Сглотнув застрявший в горле ком и шатаясь не то от усталости, не то от осознания полной беззащитности, Катя встала спиной к конвоиру и сложила руки. С ней обращались, как с преступницей. Да, она, наверное, такой в их глазах и была… Но, черт возьми, она же не сознательно! Она…
– Пошли.
Её негрубо толкнули в плечо. Захотелось зашипеть от боли и обиды. Никакой человечности, нормального отношения.
В первые сутки Кате намекали, что, если у неё есть деньги или те родственники, которые готовы прийти и заплатить, будет всё иначе. Будет другой адвокат и опера более лояльные. У Кати никого не было. Все деньги, что копились несколько лет, она потратила на машину, которую и разбила.
На которой и сбила человека.
У неё ничего не осталось.
– Звонить кому-нибудь будете?
Качнула головой.
– Одна что ли?
– Одна.
– О, как даже интересно, – и Потапов пометил карандашом в папке.
Зачем?
Одни вопросы, на которые ей никто не собирается давать ответы.
Ей даже одежду сменную не дали. Да, наверное, и не положено. Она кое-как застирывала трусики, и надевала их прямо мокрыми. Хорошо, что на ней было платье, проветривалось, и они относительно быстро сохли. Но у Кати уже начало покалывать внизу живота. Скорее всего, придатки. Ей только воспаления не хватало. Но другого выхода оставаться хотя бы в интимной зоне относительно чистой не было.
Когда её вывели из камеры, она напряглась сильнее. На