кивнула и всхлипнула.
– Выход один, – подруга говорила решительно. – Не обращать внимания. Самим надоест – отвяжутся рано или поздно.
– Но я… – Валя не решалась рассказать.
– Черт с ним, с их чайником. Возьмешь кипятильник, – Маша-Мария рылась в ящике кухонного стола. – Где-то есть, потом поищу.
– Я… – Валя шевельнулась. – Дело не в чае. Я мешаю им по-другому…
Конечно, Валя не говорила прямо, но Маша поняла.
– В комнате?! – этого она не могла себе представить: как они расходятся по углам. А потом всю ночь… – В общем, так, – Маша приняла решение. – Сегодня ночуешь у меня. Завтра поговорим, обсудим на свежую голову. Обдумаем и решим. Обязательно, – фыркнув гадливо, она дернула плечами. – К этому надо отнестись как к технической задаче. Сиди, я сейчас.
Родители отнеслись с пониманием: контрольная по математике – дело серьезное. Конечно, надо выспаться. Студенты – народ веселый, дым коромыслом, гуляют ночь напролет.
– Ну, устраивайся. Только тихо. А то Татка проснется, – постелив на диванчике, Маша-Мария ушла.
Оставшись одна, Валя стянула с себя обновку, аккуратно разложила на спинке стула и села на чистую постель. Она сидела, съежившись, и, вдыхая чужой комнатный запах, думала о том, что все несправедливо. Разве она виновата, что родилась в Ульяновске?
«Если бы жили в Ленинграде… А так – одна-одинешенька. Маша-Мария добрая. Но мама далеко…»
Голос, поднявшийся внутри, говорил: «Ничего не придумать. Это им, ленинградцам, хорошо рассуждать. Живут в эдаких квартирах…»
Страдая, Валя думала о том, что похожа на бездомную собаку, которую приютили из милости. «Конечно, эти родители тоже добрые. Другие бы не позволили…» Мысль вильнула в сторону и сложилась: другие. Евреи, приютившие ее из милости… Не они, государство. Оно само должно позаботиться. В конце концов, Валя приехала сюда учиться и имеет право…
Маленькая девочка, спавшая на диване, шевельнулась во сне.
«Господи, что ж это я?..» – ей стало стыдно и тоскливо. Валя поднялась, пригладила волосы и подошла к окну. На улице стояла ночь. Внизу, у самой дворовой арки, горела слабая лампочка. Темные окна боковых флигелей глядели во двор. Узкий луч света бегал по заиндевелым стеклам, словно кто-то, похожий на призрака, бродил в темноте.
По обыкновению, Панька взялась стирать свои тряпки на ночь глядя. Возилась, погромыхивая оцинкованным тазом. Звуки, долетавшие из-за двери, походили на раскаты грома. Шум воды довершал сходство с грозой. Дожидаясь, пока освободится ванная, Маша сидела смирно.
«Жертва, жерло, жернов», – бормотала, как будто искала в словаре.
Стараясь унять тревогу, она думала о том, что подруга стала жертвой несправедливости. Несправедливость – техническая проблема. Это Маша знала по себе. Они обе стали жертвами. Конечно, разных обстоятельств…
Лампочка, горевшая под потолком, мигнула и погасла. В темноте что-то подступало: голые тела на черной земле…
«Конечно, несправедливость… –