сейчас приеду, – пообещал я.
– Можешь не стараться, – заявил Алфен, – ты уволен!
– Вы не можете со мной так поступить! – крикнул я в трубу.
– Могу! Я все могу!
И дал отбой.
В этот момент в комнату вплыл улыбающийся Леха.
– Привет…
От него пахло моей зубной пастой. Он был в моей пижаме и освежался моим одеколоном. Его морда блестела, словно блин, а на руках был сделан маникюр. Если на Земле он носил прическу, как поросль у слона под мышкой – а-ля петушок, то на Марсе старательно зачесывал волосы на бок, что в сочетании с круглой рожей придавало ему слегка купеческий дебильный вид. Недаром его бросила жена, злорадно подумал я.
Тем не менее я попросил:
– Ущипни меня…
– Если я тебя ущипну, – Леха решил поиздеваться, – ты окончательно спятишь. У тебя вид, словно ты увидел астроса. – Он опасливо покосился на пистолет и спросил почему-то шепотом: – Ты действительно считаешь, что мы влипли?
Если сегодня вторник, то до пятницы далеко, как до земной Луны. Значит, действительно случилось что-то из ряда вон выходящее. Куда-то пропал понедельник! Если черные ангелы и временной сдвиг звенья одной цепи, то мы накануне грандиозных событий. Думаю, Леха и сам сообразил, что дела дрянь. У меня появилось плохое предчувствие.
Я пошел на кухню, предоставив Лехе возможность, не смущаясь, освежаться моим одеколоном и ходить в моих тапочках, и обнаружил, что в кабинете на кожаном диване кто-то спит: из-под одеяла торчала рыжая волосатая рука. На ковре валились мастырки и двухлитровая бутыль из-под пива “Ладожское”. А в комнате стоял характерный запах. Идиот, подумал я.
– Ты кого привел? – спросил я, оглядываясь на Леху, который выкатился следом. – Поменял ориентацию?
В былые времена на Земле мы тоже пьянствовали до потери ориентации в пространстве и времени, но никогда не курили траву на диванах и в постелях.
Леха идиотски захихикал. Я-то знал, что он однолюб – любит одних Татьян женского пола и племени. И вообще, он был как огурчик – бодрый и подтянутый, готовый к подвигам, что меня почему-то страшно раздражало. Но смена климата явно пошла ему на пользу.
Очевидно, Леха наслаждался моим возмущением и еще тем, что я ничего не понимаю.
– Вот почему ты хромаешь? – спросил Леха как ни в чем ни бывало.
Действительно. Левая нога болела. Я задрал штанину пижамы и осмотрел икру. На коже виднелись едва заметные фиолетовые пятна, как от дробинок.
– Мы попали в перестрелку? – спросил я, опуская штанину и показывая свое плечо.
– Еще бы, – засмеялся Леха.
– Ну не томи, – попросил я.
– А сам не помнишь, что ли?
– Помню твой город… сопки… комиссара Ё-моё…
– Ну… – выжидательно оскалился Леха.
И я понял, что раздражает меня не сам Леха, а все, что с ним связано. Плохо иметь друга, который напивается в самый неподходящий момент – у меня до сих пор болели спина и шея – что оказалось первым посылом к целому ряду ассоциаций.
– Помню,