от огня многие, но их расстреливали, а мы первые по дыму ушли.
Затем сидели под дубом, пока совсем стемнело. Немцы стали стрелять в нашу сторону из миномета. Мать испугалась за наши жизни, всех увела в лощину, дальше в лес. А потом мина попала под дуб, где мы прятались, и вывернула его с корнем.
Ночевали в дяди гришином лесу (дядька наш), сидели в лапнике, сбившись в кучу. Нам были слышны крики, стоны, вопли, плач. Они слышались в округе за десять километров.
Рано утром раздались голоса женщин со стороны дороги Дуденки-Федоровское. Мать вышла из укрытия, увидела наших разведчиков на лыжах и в белых халатах. Узнав ее, женщины позвали посмотреть, нет ли живых на пожарище. Они же первыми сообщили разведчикам, что нам удалось избежать сожжения.
Пришли на страшное место. Живых нет никого. На снегу лежат убитые. В первой половине, где были пол и потолок, узнать кого-либо было невозможно. Во второй же – у кого были обгоревшие ноги, руки, голова… А чтобы их было не узнать, или чтобы они больше сгорели, немцы пособрали в деревне повозки, сани, кадушки, солому и положили на людей, запалив все это. Одна застреленная женщина лежала недалеко от дома: штыками были исторканы лицо и грудь. В Бордюковом дворище живьем бросили семью в колодец.
Вскоре тут проходила фронтовая воинская часть, наши солдаты увидели зверства немцев, сделали снимки, написали о происшедшем в своей газете. Ушедших до срока из жизни похоронили в двенадцати братских могилах. Местные жители установили временное надгробие, ухаживали за погребениями. А деревня Новая стала называться Борьбой. В честь людей, которые боролись за жизнь. И колхоз тоже получил имя «Борьба».
Когда мы убегали, меня ранило осколком в ногу, шрам виден и сейчас. Также была сломана левая ключица. При угоне сестер в Германию я стал заступаться – немец ударил меня головой о кованый сундук. Он разбил мне темя, вмятина тоже сохраняется до сих пор.
Владимир Фомичев, Виктор Мушенков:
– Мы наблюдаем странное явление, если не что-либо другое. Массовое сожжение фашистами населения захваченных деревень не воспринимается как величайшая трагедия в жизни нашего народа. Что это – организованное забвение или просто наплевательское отношение к отечественной истории? Борьба и другие окрестные деревушки вымерли, где стояли – безлюдная и бездорожная «новая русская» тайга.
Непонятно, почему нигде, в том числе в Угранском краеведческом музее, нет ни одного упоминания о происшедшем, равно как и в Смоленском музее Великой Отечественной войны. Смоленские Хатыни (их более пятидесяти) не фигурируют даже в военных энциклопедиях.
Пожалуй, лишь косвенно в стихотворении М.В. Исаковского «Враги сожгли родную хату» затронута тема заживо сожженных мирных жителей России. В первой же строфе поэт говорит о врагах, «сгубивших всю семью» солдата-победителя, что, вероятнее всего, могло произойти при массовом предании огню немецкими фашистами детей, женщин и стариков. При других видах изуверств подонков-захватчиков