звоном запрыгала стреляная гильза. Генерал пошатнулся, теряя равновесие, выронил портфель и, чтобы не упасть, навалился всем телом на перила, вцепившись в них обеими руками. Он попытался снова поднять пистолет, но убийца еще трижды выстрелил в него с расстояния, исключающего возможность промаха.
Выпавший из разжавшихся пальцев СПС глухо лязгнул о бетон, руки убитого соскользнули с перил, генерал сполз на ступеньки, медленно, будто нехотя, скатился по ним и замер на выложенной шероховатой метлахской плиткой лестничной площадке.
Мент был болезненно худой, с бледной костистой физиономией, к которой словно прикипело выражение терпеливой, скучающей скорби. Он сидел за перегородкой из толстого стекла, на вид казавшегося пуленепробиваемым, и со сводящей с ума медлительностью карябал шариковой ручкой по бумаге, время от времени прерывая это важное занятие, чтобы ответить на телефонный звонок. На стекле было написано: «Дежурная часть»; внутри отгороженного барьером обширного помещения, заставленного электронной аппаратурой, которая вряд ли казалась чудом современной техники даже в начале восьмидесятых годов прошлого века, лениво, как сонные рыбы в аквариуме, передвигались, зевая и почесываясь, другие менты – когда два, когда три, а порой и ни одного.
За спиной у Николая Николаевича, как тигр в клетке, расхаживал из угла в угол Марат Дугоев – целый, невредимый, без единой царапины, но раздраженный и злой как черт – вернее, как соплеменный ему шайтан. Было уже полпервого ночи, спортивный режим летел вверх тормашками прямо в тартарары, и, вспоминая состоявшуюся непосредственно перед неудачным покушением воспитательную беседу в раздевалке, Ник-Ник думал, что в смысле сохранения спортивной формы ночной клуб, пожалуй, был бы предпочтительнее. Пусть бы парень не спал до самого утра, пил, курил, выкладывался на танцполе, а потом кувыркался с бабой – да хоть бы и с двумя, если здоровья хватает! Ощутимой пользы ему это не принесло бы, но вреда точно причинило бы куда меньше, чем вся эта бодяга. После такой встряски об утренней тренировке лучше забыть, да и о вечерней, наверное, тоже. Загнать парня в зал – не вопрос, сам пойдет как миленький, но какой от него в таком состоянии будет толк? То-то, что никакого; он сам это понимает, и оттого-то, наверное, больше всего и бесится…
Дописав последнюю строчку, он перечитал заявление, сделал пару мелких исправлений, а потом поставил число и подпись.
– Написали? – не поднимая головы и продолжая что-то выводить ручкой по невидимой из-за барьера бумаге, хмуро и безразлично осведомился мент. На погонах у него виднелись облезлые до тусклого алюминия майорские звезды, и у Николая Николаевича вдруг возникла труднообъяснимая, но твердая уверенность, что этот хмырь ничего там не пишет, а просто разгадывает кроссворд или водит ручкой по воздуху, имитируя бурную трудовую деятельность. – Давайте сюда. – Он принял просунутый Ник-Ником в окошко листок заявления, бегло его просмотрел и поднял