здесь и там – здесь и там теплые подземные артерии города близко подходили к поверхности.) Она решила подождать десять минут на всякий случай, но прождала только пять. Дневная усталость навалилась на нее, как наваливается перегрузка на пилота, делающего мертвую петлю. «Ну и пусть», решила она и двинулась к дому. У ворот ее забросали снежками мелкокалиберные соседские дети. Это выпустило на свободу целый поток ненужных воспоминаний. Соседские дети были регулярно науськиваемы своими мамами, а мамы эти, бывшие школьные подруги Одноклеточной, в свое время превращали ее жизнь в кошмар. В свое время на спине Одноклеточной рисовали клеточки, потом вырезали такие же клеточки на спине ее (всегда клетчатого) пальто, потом ее стали называть Инфузорией. Теперь то же самое продолжалось во втором поколении. Однажды Одноклеточная, собрав воедино все свои зверские качества, попыталась вежливо пожурить одного из соседских, особенно обнаглевших, мальчиков, на что получила ответ в форме трехэтажного мата и вломившегося в квартиру возмущенного отца.
Из всех человеческих занятий самое интересное – это превращать чью-то жизнь в кошмар. Если нет, то почему история состоит из одних кошмаров?
Она поднялась лифтом на седьмой этаж. (Лифт был тесен и грязен, с универсальными надписями на каждой из стен. Настенная живопись не удивляла оригинальностью). Открыв дверь, она увидела свою комнату, – свою, но не родную из-за отсутствия приятных воспоминаний. Комната напоминала человека, который не спешит повернуться к тебе лицом; она так и вошла в спину комнаты. Уже полтора года Одноклеточная жила одна, после смерти бабушки Тимофеевны. Будучи жива, Тимофеевна советовала поскорее выходить замуж, до квартиры в центре охотники найдутся. Охотники действительно находились, и действительно до квартиры. Но Одноклеточная пока не вняла мудрому совету бабушки Тимофеевны.
Она не включила свет, зная положение каждой вещи. Вещей было не так уж много. Она прошла во вторую комнатку, очень маленькую, но очень родную, свою. Здесь ей еще меньше хотелось включать свет. Каждая вещь здесь была как кактус с тысячей ядовитых колючек, о которые нельзя не пораниться. Каждая колючка соответствовала одной несбывшейся мечте. Одноклеточная прошла мимо диванчика, на котором некогда сиживала Тимофеевна, и никогда не сиживал человек, нужный и дорогой именной ей, Одноклеточной. В комнате было почти светло – мощные лампы, висящие над провалом Второй Авеню, отбрасывали свой бесплатный отблеск и сюда. Подходя к окну, Одноклеточная все же наткнулась на одну иголку-воспоминание. В прошлую зиму (с ноября по март) она замечала, как некто молодой и красивый, возможно, безнадежно влюбленный, каждую пятницу звонил из автомата. Обычно ему не отвечали сразу; молодой и красивый долго гулял, в любую погоду, и настойчиво звонил снова. Одноклеточная включала зеленую лампу на своем столе и незнакомец глядел на ее светящееся окно, просто потому, что ему нужно было куда-то смотреть. А может быть, он думал, кто это включает уютную зеленую лампу каждую пятницу в пять минут