вы ее бабушка.
Женщина кивнула.
– Верно сказала вам Диночка. Причем не одно «пра». А лет… – Она улыбнулась гостям. – Вот вы и скажите, сколько мне лет! И мне любопытно – насколько ваш взгляд верен, и вам полезно проверить себя. Начнем хотя бы с тебя, милая…
Она внимательно посмотрела на Лену. Парамонова нервно хихикнула и воскликнула:
– Шестьдесят! Нет, семьдесят. А может, восемьдесят? – Лена пожала плечами и извиняющимся тоном пробормотала: – Все-таки вы – бабушка!
Светлана прямого вопроса дожидаться не стала. Поймав вопросительный взгляд Динкиной бабушки, она жарко вспыхнула и еле слышно прошептала:
– Я не знаю. Внешне больше пятидесяти не дашь, но… Дина нам говорила – вы много старше.
Когда гостья перевела глаза на Сергея, он в ответ лишь отрицательно замотал головой.
– Не могу сказать. Честно, не могу.
Динина бабушка настаивать не стала. Рассмеялась и непонятно сказала:
– Воспитание – та же клетка, только ключей к той клетке не подобрать. А ведь ты, мой хороший, ведаешь правду!
Сергей вдруг побледнел. Вскочил с дивана и отошел к окну. Он смотрел на постепенно темнеющий внизу сквер так, будто впервые тут находился. Лишь бы не видеть, казалось бы, знакомые – почти Динкины! – но такие пронизывающие, всепонимающие, пугающие своей проницательностью глаза.
Необычная гостья обернулась к Гришке и с легкой усмешкой протянула:
– Ну а ты, друг сердешный, что скажешь? Ты ведь не станешь прятаться за словами, словно за огорожей[2], как твой хорошо воспитанный приятель? Тебе мишура не надобна?
Гришка хмыкнул и, с жадным любопытством всматриваясь в непостижимые глаза, проворчал: – Я-то скажу. Не знаю, правда, понравится ли вам, но скажу. Только вначале хочу попросить…
Гришка замялся, и Динина бабушка подбодрила:
– Что ж волишь прошать? Не стесняйся…
Гришка вдруг подумал, что никто из его городских знакомых не вкрапливал в свою речь давно забытые старорусские слова. Только от деда он слышал перед завтраком «чего волишь-то?» И «прошать» – просить, тоже чисто дедовское словечко, так в старину в Вологодской области говорили – надо же, где снова услышал… Деда уже нет, а слова эти… живут пока.
Гришка бросил взгляд на смуглые, совсем гладкие руки. Удивительно молодые руки.
Он жил с бабушкой и прекрасно знал ее ладони. Помнил многочисленные пигментные пятна и сухую, истончившуюся за годы морщинистую кожу.
А бабушке недавно исполнилось шестьдесят семь лет. Всего лишь! Не очень-то много, как понимал теперь Гришка.
– Ну-у… я хочу сделать рисунок. Ваш портрет. Нет, маслом лучше! Пока вы тут. И чтоб Сергею вы тоже позволили. Можно?
Девочки рассмеялись. Лена сердито воскликнула:
– Не соглашайтесь! Гришка вас так разрисует! Вы его не знаете!
Сергея, к досаде Парамоновой, тоже заинтересовала Гришкина просьба. Мысленно он уже прикидывал, в каких тонах портрет этой необычной женщины