кивнул ободряюще, и Дик вышел.
– Вы останетесь? – спросил Мартин викария.
От постели прошелестело:
– Останьтесь.
Изможденное лицо Герберта вновь стало страдальческим, как будто он последние силы израсходовал на слова.
– Я пойду пока на кухню, – сказал викарий. – Кажется, Эллен нуждается в ободрении и чашке чаю больше других. – И, поднимаясь с постели, добавил мягко: – Не бойся, Герберт, я буду рядом.
Герберт кивнул и закрыл глаза. Ветер вдруг стал стихать. Теперь слышался лишь шум дождя по крыше, равномерный, больше похожий на летний. Доктор Стивенсон сказал викарию:
– Он в полном рассудке. Но умирающие часто имеют причуды, и лучше ему уступить.
– Я знаю. Видел одного на войне, так он пожелал быть похороненным вместе со своей собакой. Только собаки-то у него не было. Но когда он умер и его пришли хоронить, его руки были сложены на груди так, как будто он держал на груди маленькую собачку. Странное утешение, но кто может знать, что у Герберта на уме?
Викарий вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Послышались голоса, он говорил с Эллен, потом оба спустились вниз, и в комнате наступила тишина. Мартин посмотрел на отца и спросил у доктора:
– Он не будет мучиться?
– Он уйдет легко. Сначала остановится его сердце. Потом дыхание. Но перед этим он заснет, чтобы больше не проснуться. Я не ожидал, что он так долго будет бодрствовать. Думал, что наступила последняя стадия.
Герберт, видимо, услышал их голоса и снова спросил слабым голосом:
– Пришел настоятель?
– Еще нет, папа. – Мартин присел на кровать. – Дик уже пошел за ним.
Он накрыл руки отца своими, не в силах выразить словами горе, как все простые люди. Но тепло его пальцев, видимо, успокаивало умирающего. Мартин прочистил скованное спазмом горло.
Молчание затягивалось. Спустя четверть часа в дверях появился отец Джеймс – маленький лысеющий человек средних лет, за ним маячил Дик. Отец Джеймс поприветствовал доктора кивком. Потом подошел к Мартину и пожал протянутую руку. Его руки были холодными в этот непогожий вечер.
– Мне сказали, что ваш отец послал за настоятелем. – Его лицо выражало участие.
– Сам не понимаю, почему он так поступил…
– Это не важно. Я поговорю с ним в любом случае, – мягко ответил отец Джеймс, чтобы разрядить неловкость ситуации. Он подошел к кровати и наклонился над Гербертом.
– Мистер Бейкер, – произнес он. – Герберт? Это отец Джеймс. Чем я могу тебе помочь?
Глаза Бейкера открылись, моргнули. Казалось, он с трудом сфокусировал взгляд, увидев перед собой белый клерикальный воротник, выделявшийся на черном одеянии.
– Отец Джеймс, это вы?
– Да.
Тонкая исхудалая рука поднялась из-под одеяла, отец Джеймс взял ее, и пальцы больного цепко ухватились за его руку.
– Пусть они выйдут. Только вы и я.
Отец Джеймс взглянул на встревоженные лица обоих сыновей, потом на доктора Стивенсона. Все трое кивнули в знак согласия и вышли, слышно