степи, убедился окончательно: нет, степь – не моя стихия. А потом пошли горы, вдоль железной дороги сияющие цветущим шиповником. Нагромождения гор, заросших тайгой, тоже непривычны глазу, зато намного приятнее. Байкал встретил дождем, в его свинцовые воды кинул, разумеется, монетку, чтобы когда-нибудь потом «вновь посетить». Не привелось, только денежку жалко. Как много лет спустя – облаченная в металлические кругляшки мечта утонула в фонтане Треви и водах Сены. На станциях мальчишки драли бешеные деньги за стаканчик черники. Много слышал об уссурийских помидорах, но видом их был изумлен до чрезвычайности. Редкий плод поместится в глубокую тарелку. На вкус они несколько разочаровали: я люблю брызжущий сок, а эти мясисты, мясо и поглотило влагу.
Владивосток. Полгорода родни, так что время до отплытия пролетело незаметно.
Ездили за город, и там я впервые видел маньчжурский орех. Почти как грецкий, который, правда, встречу лишь через двадцать без малого лет в Армении. Орех маньчжурский тверже грецкого и не такой вкусный. Потом в Москве узнаю это дерево в саду первого дома Шехтеля в Благовещенском переулке. Присматривался к цветам, ища экзотику: нашел незнакомые синие, никто не мог сказать, как называются. Еще там растет джефферсония сомнительная, но это я узнал сравнительно недавно из определителя растений.
На теплоходе «Николай Жуковский» пассажиров встретил пограничный контроль. Мне лейтенант погранвойск задает странный вопрос:
– Где второй паспорт?
Вылупляю на него глаза.
– Этот паспорт просрочен.
Облегченно вздыхаю:
– Переверните страницу – вот печать, что он продлен еще на пять лет.
«Жуковский» был заполнен молодыми девицами, едущими со всей России по оргнабору на плавучие заводы по переработке рыбы и крабов на острове Шикотан. Поэтому держим путь не через Татарский пролив, а через Цугари – между островами Хонсю и Хоккайдо. В японских водах нас сопровождают белые пограничные суда. А на фоне закатного неба промчался на катере японец в кимоно.
На пароходе царил разврат. Девки заволакивали к себе дембелей и матросов. Мне тоже обломилось в спасательной шлюпке на юте. Едва мы с девицей Ириной завершили мимолетный союз, над нами вырос матросик со своей кралей, стал поторапливать. Образовалась целая очередь нарушителей заповеди «Не прелюбысотвори».
Качка началась при выходе в открытый Тихий океан. Потом вроде улеглось, но в Охотском море зашатало еще круче. Оказывается, Охотское – самое штормовое из всех морей. Но все-таки морскую болезнь перенес довольно сносно.
Магадан – город без архитектуры. С моря видны были две стандартные башни-девятиэтажки, украшающие бухту Нагаево, главная улица – невзрачные строения сороковых-пятидесятых годов, за ними – бараки. Во дворах – гроздья вяленой наваги. В магазинах – экзотика для материка (материком здесь зовется вся Россия): копченая кета. В порту и на улицах встречают цыганские таборы – как они сюда попали? И очень много грузин, едва ли не больше, чем в Москве в период цветенья мимозы.