как у людей, закончилось как у обнюханного Бегбедера.
Не умерив нетерпение, я убил эти отношения, будучи заурядным представителем бессилия, тупости и бунтарской физиологии.
Вот эта идиотская погоня за хотя бы частичным осуществлением подростковых и мужских фантазмов отняла самое дорогое, что у меня было, – симпатию моей балерины, с таким трудом мною завоеванную.
Вот парк, здесь налево, здесь я, хиляк, пытался ее оборонить от меднолобых гашишников, тут, у футбольного поля, вымаливал поцелуй, сетуя на тяжкую долю; на этой скамейке я КЛЯЛСЯ.
Клятва была напрасной, балериной она не стала, вышла замуж не по любви и, говорят, в прошлом году умерла от сердечной недостаточности.
Я не верю.
P.S. Я держал в голове эту историю, и она сжимала мое сердце, и не находил я себе места.
Теперь тоже не нахожу, но хотя бы выговорился.
Надо ли вспоминать о пасмурном, крикливом, отзывающем цитрусами, чачей и аджикой перроне, где юноша, охваченный позорным страхом, обнимал маму и говорил: «Я вернусь, я вернусь, я вернусь».
Надо ли вспоминать, о чем говорили отец с мамой, и папа, не знавший, что сын за углом, повторял: «Ничего, армия только на пользу». «Ты мне обещал», – медленно сказала мама. Надо ли вспоминать о сентябре, сверзившемся с высот дождями – и сразу под ноги?
Я был очевидцем ссоры, благодаря небесам и мне, очевидцу, не переросшей в махаловку патентованного лузера, которого я знаю со времен восстания Спартака, и патетичного нытика, которого знал с момента начала знатного выпивона и который тоже внушал отвращение.
Обижали они друг друга на тему «Что делать с афронтами, с неудачами, с невезением? Какое тут может быть противоядие?»
Наглая ухмылка в ответ; вот какое противоядие. Взять и с радостью махнуть неудачу в помойку, потоптаться на ней, радостно визжа.
Вы же, как и я, всегда преувеличиваете стабильность Удачи, ее перманентность. Все мы в определенный момент времени думаем, что делаем честь человеческой расе.
А потом р-раз – и ты на дне!
Я про себя.
И про свои семь лет не то что забытья – небытия.
Когда ночью комната заполонялась призраками, а бытовые неурядицы сомкнули ряды, делая меня похожим на скукожившегося от страха лузера.
Семь лет сильнейшей ненависти к своему отражению. Семь лет беспрестанных мыслей о…банных деньгах. Семь лет записывания всех, у кого брал в долг, в списки инфернальных ублюдков. Семь лет медленного обдумывания, когда все крахнуло, и стремительного превращения в парию. Семь лет бесспорного, химически чистого гузурства.
Оазис сменился чистилищем.
И я чуть не сдох.
В ясные дни Она мне не снится. Она снится мне, когда ветер гнет деревья в саду. Когда бесконечное взаимодействие тысяч переплетающихся причин опустошало меня. Когда над домом нависала огромная грозовая туча аспидного цвета.