головы, едва ли, – поморщился Андрей, – Может голову прибьет на стену, как трофей.
– А шкурку пустит на воротник или шапку, – подхватила Марина.
Андрей в сомнении покачал головой:
– Да разве из такой-то шкуры выйдет хороший воротник, если по весне звери во всю линяют.
– Боже мой, вдруг съест!
– То есть?
– А что если Травница заберет мясо себе, чтоб потом приготовить.
– Да ни в жизни.
– Ну ведь зачем-то она содрала с куницы кожу, если не на чучело и не на воротник, остается лишь это.
Андрей сглотнул ком:
– Закроем тему.
– Может, она ушла в лес после меня? – тихо продолжал Богдан, не замечая побочных разговоров, – Я все думал о себе, но для нее мое рождение тоже не могло пройти бесследно.
–Послушай, – у Андрея за стеклами очков блеснули глаза, – Я родился далеко отсюда, отец говорил, что специально увез меня подальше от сплетен и пересудов. А может и ты не здешний? Тогда Травница не может быть твоей мамой.
– Если только не искала тебя специально, – добавила Марина.
– А потом вдруг засела в лесу?
– Я думал об этом, – тихо ответил Богдан, – Но пойти расспросить отца… – он покачал головой, – я не могу пока этого сделать. Не хочу, чтоб он знал, ну и боязно.
– Ну а если он скажет – нет, ты не местный, твоя родина далеко и для спокойствия лучше не знать где именно.
– А если он скажет да?
Андрей умолк.
3
Просторная гостиная Волдановичей была обставлена по всем требованиям взыскательного аристократического вкуса и выдержана в томных бежевых тонах. На пухлом ворсистом ковре лежали доберманы – Прыткий и Любляна. Два гладких мускульных жгута. Они лежали посреди гостиной и вяло водили ушами. Сашка невзначай поглядывал на собак через плечо. Доберманы были безупречно воспитаны, понимали хозяев с полувзгляда, они ни за что бы не цапнули гостя за штаны и ни в жизни не подняли бы шума, однако Сашка смотрел на них с опаской. Он любил животных, но эти псы, как нечто противоестественное, не казались ему гармоничной частью природы. Они не просто хищники, не просто друзья, скорее оружие – два до блеска начищенных ружья. Регина обожала доберманов. Один из псов от души зевнул, растянув узкую пасть так, что обножилось розово-черное небо. Сашка отвернулся. Комнату украшал блестящий рояль, на котором никто из Волдановичей не умел играть. Он стоял здесь ещё со времен бабки, впрочем, она тоже не владел инструментом. Рояль, как вымпел достатка, подавался для гостей. И именно для них же его тщательно, до зеркального блеска, натирали полиролью и тряпицей особого состава, что была мягче пуха на ощупь. Исправно, дважды в год, приглашали настройщика. Хоть инструмент звучал в этих стенах крайне редко, но выставлять его напоказ необходимо в лучшей форме.
– В моей музыкальной шкатулке замечательная мелодия, нана- на…– Регина напела, как смогла.
– Это Моцарт.
– Почему мы не учим его? Эту музыку я легко запомню.
Сашка