подписал контракт в тот же день, и встретивший его в коридоре института Анджей не смог скрыть своей зависти и поздравил натянуто; впрочем отъезд Ричарда давал ему неоспоримое лидерство в группе, что было приятно (Анджей слыл чертовски талантливым, и Ричард в какой-то степени мешал ему блистать). Итак Рич уехал в Калифорнию, полный надежд и предвкушений, стал профессором – консультантом одного из лучших мировых университетов, о чем свидетельствовал его импозантный badge, и… .присел за столик в тени пальмы, удивляясь как быстро прошли эти, без малого два уже года.
Теперешняя, давно назревшая и к настоящему времени достигшая критического статуса ситуация формулировалась просто: нужно ли ему продлевать контракт с университетом, в чем его одобряли и как могли убеждали американские коллеги, или решительно закончить затянувшуюся командировку и вернуться в родные пенаты. Решение требовалось принять в течение недели, что, собственно, означало – срочно. Острота проблемы нагнеталась дополнительно тем, что, положа руку на сердце, Ричард не мог не признать, что в Стэнфорде ему элементарно скучно. Странным образом, не хватало яростных, доходящих до личных выпадов, российских семинаров, безжалостного высмеивания неудачников, сочных академических анекдотов, флирта с молодыми аспирантками (особенно хорош по этой части был доктор Ланде) и другого подобного. Даже о рабочих интригах, возмущавших его “там”, он вспоминал с удовольствием: это была какая-никакая борьба, а какой же русский еврей, тем более, физик, не хочет бороться “за правду”?
На научном Западе, в котором он существовал, все было корректно, пристойно, в высшей степени уважительно.., в общем – скучно. Выбранные им задачи (в Стэнфорде ему дали полную свободу в этом отношении), поначалу вдохновляюще революционные, со временем померкли и надоели, да и результаты (разумеется, опубликованные в лучших мировых журналах) не выглядели “сменой парадигмы” подобной Эйнштейновской. А хотелось чего-то именно “такого”, и жгло внутри, но вдохновение не приходило, задавленное по крайней мере отчасти, корректной до тошноты американской средой. Слушая отзывы мировых коллег на его статьи и доклады сомневаться в своем таланте Рич не мог, хоть и не был по природе слишком самоуверен. “Просто”, – думал он, – “еще не время: придет Она, звезда пленительной Новой Парадигмы, обязательно придет,” – утешал себя молодой доктор. Только вот где – здесь или там?
Оно, конечно, возврат в лесной научный центр, с летними клещами и ежегодным отключением горячей воды, мизерной зарплатой, комнаткой в аспирантском общежитии в ожидании “однушки”, и – главное – существующей где-то рядом изменщицей Люсей (Рич не знал, что Люся со своим новым мужем давно укатила в Германию) выглядел проблематично для уже избалованного комфортом и удобством калифорнийской жизни доктора. Принятие жизненных решений требует определенного мужества и умения рисковать – качеств, которыми Рич обладал в минимальной степени. Все в его почти