пасынок судьбы.
Сухим смешком своим залейся!)
– Горячий хлеб и новый быт
Несут с собой красноармейцы.
1928
Адмиралтейство
1
Вянет солнца нежная солома.
И, разрозненный, струится луг
Мимо львов Лобановского дома.
В золотой адмиралтейский круг…
Мне своих не переставить ларов:
Будет сниться – чуть взгляну назад —
В рыхлый камень пеленал Захаров
Этот узкий, длительный фасад.
Только б так, по скату лет суровых,
Всё идти, но с молнией в руке —
И лепную прелесть дней петровых
Не доверить ломаной строке.
1928
2
В ромашках свод, тенист и узок.
Я солнце видеть не могу,
Где зданье пористой медузой
Распластано на берегу.
Немецких плотников услада.
Над запыленным гравием крыш.
В зеленых водорослях сада
Ты рейнским золотом горишь.
Каких героев приближенье
Твою пронижет чешую?
В гранитной чаше отраженье
Качает ветер, как ладью.
И время полною струею
Реки отягощает ход…
Обличье ложного покоя
Глаза, шаги сюда влечет:
И вновь вернее всех объятий
Перебивая память, тут
Лепными щупальцами схватит
Меня адмиралтейский спрут.
1933
Адмиралтейство
В<севолоду> П<етрову>
Маргаритками цветет Империя.
Желтым полем нежно выгнут свод.
Зданье – лебедь с выпуклыми перьями —
Славы первенец – парит… плывет…
Шкуркой – лисьей или горностаевой —
О, распластанное на ветру
О, двухцветное, – крошись, истаивай,
В солнце врезанное ввечеру.
Ты – стройнее гениальной памяти —
Временем чуть выветренный кров.
Пористый ковчег – нельзя, слова не те
Отпечаток предадут петров…
Или, ревностной медузой выскользнув,
Ты – Неве песчаная коса? —
Здесь эпоха повернула циркуль свой,
Век простер лепные паруса.
Что ж, из имени петрова вставшее,
Вдруг стихами легшее в персты,
Маргариткой отцветай, ромашкою:
Мне гадать еще поможешь ты.
1933
Фельтен
С глухой конюшни крик истошный.
Французский говор в свисте пург —
Екатерининский, роскошный.
Тяжеловесный Петербург.
Но, в полукругах ломких линий,
В крутых извивах – путь огня! —
Она, смотри, цела доныне,
Прямая линия твоя.
Дубы Петра сухой и четкий
Пленил навеки твой чугун;
Высокий строй твоей решетки —
Как пение гранитных струн…
Какой судьбой – никто не скажет
И меньше всех, быть может, ты —
Но