редвестником их близости. У них это был не вопрос, а предложение, объявление желания.
– Я вижу, тебе уже надоело сидеть в этом ресторане, ты наелся, и, кажется, надоела и я, раз ты решил развлекать меня такими разговорами.
Почему-то этот услужливый вопрос-намек Вадима, который он произносил (и он это знал, потакая желанию Милы), сегодня как-то резанул ее. И впервые у нее появилось ощущение от этого знакомого вопроса-предложения, что Вадим хочет влезть в ее жизнь помимо того времени, что она ему уделяла.
Мила совершенно спокойно могла третировать Вадима, никак не пугаясь возможности его исчезновения, хоть и привыкла к нему – все-таки уже много лет как они знают друг друга. И не просто знают. Он все эти годы был ее постоянным любовником. Естественно, были и есть и другие, но он – единственный постоянный. «Мой неизменный друг» – как она говорила о нем. Ее не домашняя, не официальная тень.
– Милочка, я обмолвился, я просто хотел напомнить, что я здесь, рядом.
– Ты знаешь, что мне никогда ничего не надо напоминать, я все помню. И любые напоминания только сбивают, даже убить готова, так они меня раздражают.
– Милочка, не сердись, я же…
– Все, пойдем. Отвези меня к моей машине.
– А как же…
– Никаких как же. Ты мне сегодня надоел. Позвонишь завтра.
Они вышли из ресторана. Вадим подвез Милу к ее машине. Она вышла, даже не взглянув в его сторону. Почему-то настроение было испорчено. А ведь все было как всегда. Обыденный день с обыденными заботами и временем для «радостей жизни», как она это называла. Но сегодня «радости» что-то не удались.
«Что-то я стала слишком раздражительной, – сама себя осаживала Мила, бесцельно катаясь по городу. – На работу не поеду. Зачем? Накричу, запугаю людей, это ни к чему. Они и так дрожат, боясь допустить ошибку. И моя несправедливая раздражительность, мой неожиданный ор будут для них неприятным сюрпризом. Да и для меня самой это отнюдь не будет радостью».
В общении с сотрудниками, с посторонними людьми, Мила всегда была сдержана, всегда сухо-непроницаема, выдержка не изменяла ей в любых ситуациях, срывы были не для нее, впрочем, такой она была и не только с чужими, очень, очень редко она позволяла себе расслабиться, распуститься только в кругу тех, кого она определяла как «своих».
«Я как-то странно стала себя чувствовать в своем теле. Любые, самые обычные вещи почему-то могут вызвать у меня неприятие, гнев, раздражение. Вот и Вадим, услужливый и милый, как всегда, сегодня не принес отдохновения, а только раздражил».
И Мила, опутанная собственными странностями, решила поехать домой, уткнуться в телевизор. Может, хоть от него одурею и не буду кидаться с ожесточением на все и всех, кто меня окружает.
2
Утро. Ночь странно прошла, оставив после себя ощущение смутного беспокойства с какими-то легкими, лучезарными ожиданиями. Оставив после себя не запомнившиеся, но вещие, многозначные и не пугающие сны.
Мила по своей давнишней привычке встала раньше всех, но непривычно и необычно для себя осталась надолго в ванной, рассматривая себя, свое тело в зеркалах. Рассматривая и по частям и все вместе.
«Как это непривычно, как это непонятно. И чего ради я на себя уставилась? Хотя…» – стали всплывать напоминания о незапомнившихся снах.
Женщина до тех пор остается женщиной, пока она сексуально привлекательна. Так она думала, глядя в зеркало. И где это? Где во мне то, что называют этой самой сексуальной привлекательностью? Глаза небольшие, губы узкие, нос, волосы… – все это ей очень не нравилось.
Конечно же, при сравнении эталонами невольно всплывали образы фотомоделей и кинокрасавиц. Единственно, что Мила относила к разряду своих достоинств, так это свою миниатюрность. Нет, никогда ей не хотелось быть обладательницей крупных форм и пышных размеров.
Однако же, несмотря на всю свою неудовлетворенность от образа, маячившего в зеркале, Мила была твердо уверена, и этому были основания, что любой мужчина сделает то, что она пожелает, любой будет от нее зависим, даже если она этого и не захочет.
Хватит вертеться – не без труда оторвала она себя от зеркала. Уже было слышно, что все встали. Уже кофе, приготовленный мужем, источал свой аромат, взывая к новым радостям жизни.
Муж третий или четвертый, он поэтому и обозначался у Милы только этим словом, Муж просто заполнял социальную ячейку в ее окружении, именно для этого предназначенную. Помимо этой социальной роли, он еще добросовестно работал отцом ее детей, хотя все они были от первого мужа. Конечно, что-то удерживало их вместе, хотя достаточно странно выглядело.
Милу устраивал Муж как исполнитель, добросовестный в роли отца, как работающий и хорошо зарабатывающий, как неотъемлемый предмет ее антуража. И при всем этом он был неплох в постели, а уж в чем в чем, а в этом Мила хорошо разбиралась и была очень и очень взыскательна к тому, чтобы это «неплохо» могло удовлетворять ее.
И это состояние «неплохо» должно было быть достаточно стабильным, так