реальную политику осуществляет не демократически избранный Президент, а другие, более могущественные силы, играющие им как куклой, но сами остающиеся в тени. Вот так народовластие! А что же лучше? Платон и Аристотель предпочитали аристократию, правление сливок общества, но я-то знал, как быстро киснут наши сливки. Так, может быть, возвращение назад, к монархии, тем более к правлению бессмертного монарха, когда исключается самое отвратительное – борьба за власть, и является благом?
Я всё думал: в чём главная ошибка демократов 90-х годов и их наследников, так называемой несистемной оппозиции начала ХХI века? Почему народ отвернулся от них? Ведь в 90-х он отвернулся и от коммунистов – главных идейных противников демократов, и посадил себе на шею самых подлых людишек, у которых была только одна идея – как бы набить себе карман? Помимо вечной грызни между демократами была ли ещё какая-то родовая язва у российской демократии?
Теперь при зрелом размышлении могу сказать: кроме единства не хватило патриотизма. Среди демократов слово «патриотизм» считалось почти ругательством: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев». А ведь патриотизм – любовь к Родине – единственное объединяющее, а не разобщающее людей начало в любом государстве. Ещё в IV веке до нашей эры Симонид Книсский сказал: «Для полного счастья человеку необходимо иметь славное отечество». Может быть, недостаток патриотизма, когда общенациональные интересы на втором плане по сравнению с личными амбициями или какими-то идейными разногласиями, и помешал единству и, в результате, приходу настоящих, а не конъюнктурных демократов к власти.
Слепая вера в добрые намерения Запада тоже сыграла злую шутку. Нас провели как простачков. А вот на том же Западе разве можно найти партию, претендующую на власть и не патриотичную? Да таких сразу записывают в маргиналы и травят в СМИ, а ещё чаще совсем не замечают! Правда, патриотизм патриотизму рознь. Мне всегда был отвратителен «квасной» патриотизм, когда всё русское – благо, а всё инородное – зло. Для различения добра и зла есть иные критерии, данные нам Богом в виде совести.
«Люблю Россию я, но странною любовью», – вслед за Лермонтовым могу повторить и я. Если спросить, любил ли я Российское государство, сразу скажу прямо: «Нет, я его презирал, потому что, к несчастью, оно всегда было просто кормушкой для амбициозных и бессовестных прохиндеев». На вопрос «Любил ли я российский народ?» – отвечу, что мне было его жаль, как жалеют расслабленного больного. В массе для нас были характерны лень и безответственность, пофигизм, «авось» да «небось», русская тоска, опущенные руки и уход в запой.
Типично русские особенности – вера в доброго правителя, социальная апатия, неспособность к объединению для отстаивания своих интересов. Приведу слова Чаадаева, может быть, и чересчур резкие, но справедливые: «Самосознания у населения России никогда не было. И нет его. И не будет его. И не надо его. Население России, как и сама Россия, исключительно существует как урок миру».
А самая трагическая черта нашего русского характера – причина всех наших бед – отмечена