института, вернувшиеся с полевых работ, обретали, наконец, статус городских жителей, занимаясь камеральной обработкой полевых материалов и подготовкой отчетов по завершенным работам, выходные свои дни, – субботу и воскресенье посвящал Петрович охоте.
Поднимался затемно, – часов в пять, осторожно, на цыпочках, чтобы не потревожить жену и ребятишек, шел в ванную, наскоро умывался, обтирался по пояс холодной водой, торопливо пил чай и, прихватив с вечера заготовленное снаряжение, уходил из дома.
Шел, не торопясь, по темным городским улицам, вдыхая морозный воздух, забросив на плечо рюкзак с торчавшей из него разобранной и зачехленной двустволкой. Первый автобус увозил Петровича за Ингоду, – на окраину города. Оттуда уже видно было, как вздымалась вверх поросшая лесом горная гряда. Еще с час скрипел Петрович унтами по присыпанной снегом дорожной обочине, пока не подходил, наконец, к черневшему в ночи лесу.
Вот отсюда, – с этой опушки и начиналась та сладостная цепь ощущений и впечатлений, ради которых поднимался Петрович в такую рань. Сняв рукавицы и опустив рюкзак на снег, расчехлял, собирал и заряжал он свою двустволку, рассовывал по карманам запасные патроны. Много патронов Петрович с собой не брал. Знал уже по опыту, что если попусту их не жечь, то за целый день хождения по лесу удастся выстрелить лишь раза три-четыре, иногда – и того меньше. Поэтому брал с собой зарядов пять-шесть, – по два со средней и крупной дробью и один-два с пулей, – так, на всякий случай.
Закинув за спину полегчавший рюкзак и вскинув за плечо ружье, по чуть заметной прогалине углублялся Петрович в ночной лес. Чем дальше уходил, тем все тише и тише становилось вокруг, слышался только хруст снега под ногами, да собственное дыхание. Но это только казалось так. Стоило только приостановиться и прислушаться, как лес оживал.
Вот скрипнуло где-то дерево, – видно, шевельнуло ветерком вершину. Вот где-то далеко рухнула наземь неустойчиво прислоненная лесина, – наверное, под тяжестью навалившегося снега. Гулко пронесся над лесом дробный перестук, будто кто-то часто-часто заколотил палкой по сухому дереву. Испуганно вскрикнула над головой птица, захлопала крыльями, полетела невидимая в непроглядной еще темноте прочь от тропинки.
Затрещал вдруг невдалеке валежник, зашуршали кусты. Это ночевавшие среди кустов косули, затаившиеся и настороженно подняв головы ждавшие, когда затихнут вдали человеческие шаги, услышав, что он остановился, не стали испытывать судьбу, – оставили нагретые лежки, помчались прочь от опасного соседства.
Петровичу интересно, – верно ли он понял раздавшийся шум. Может быть, это и не косули вовсе, – а кто-нибудь другой? Держа двустволку наготове, сходит с тропы, вглядывается в полумрак, осторожно, стараясь не шуметь, идет по направлению услышанных звуков. Впереди стеной чернеет кустарник.
– Нет, – думает Петрович, – еще слишком темно. Ничего я здесь не увижу. Но продолжает