является завершающим этапом истории, не было откровением для большинства американцев, но таковым его восприняли не только диссиденты, но и обычные люди, выросшие за «железным занавесом». Это было связано с тем, что Фукуяма объяснял поражение ленинизма и коммунистических режимов языком гегелевско-марксистской диалектики. Многие бывшие коммунисты, выросшие и воспитанные на идее о том, что история имеет предопределенное направление и счастливый конец, при виде надписей на руинах Берлинской стены концептуально и эмоционально были готовы принять фукуямовское истолкование происходящего.
19
Иного не дано / Ред. Ю. Афанасьев. – М.: Прогресс, 1988.
20
«Объяснять» текущие региональные политические тенденции тем, что они, дескать, напоминают политические модели прошлого, как делают многие исследователи посткоммунистического антилиберализма, означает подменять причинную обусловленность аналогией.
21
«В 2008 г. специалист по поведенческой экономике из Массачусетского технологического института Дэн Ариели провел эксперимент: участники играли в компьютерную игру, в которой на экране появлялись три двери и каждая из них при клике на нее выдавала некоторую сумму денег. Разумной стратегией было бы определить дверь, за которой “хранилась” самая большая сумма, и кликать только на нее до самого конца игры, но как только двери, которыми участники игры пренебрегали, начинали уменьшаться в размерах, – а в конечном счете исчезать, – те принимались лихорадочно кликать по ним, впустую тратя свои попытки на то, чтобы сохранить доступ и к менее выгодным вариантам. Это глупо, но мы ничего не можем с этим поделать. Людям нужен выбор – или хотя бы его иллюзия. Джордж Элиот (псевдоним английской писательницы XIX века Мэри Энн Эванс. – Прим. пер.) как-то сказала, что выбор – это “сильнейший принцип роста”. Как же нам расти, если мы не можем выбирать?» – Yo Zushi, ‘Exploring Memory in the Graphic Novel’, New Statesman (6 February 2019).
22
Ryszard Legutko, The Demon in Democracy: Totalitarian Temptations in Free Societies (Encounter Books, 2018), pp. 63, 20, 80.
23
Цит. по: Philip Oltermann, ‘Can Europe’s New Xenophobes Reshape the Continent?’, The Guardian (3 February 2018).
24
Legutko, The Demon in Democracy, p. 41.
25
Gabriel Tarde, The Laws of Imitation (English translation: Henry Holt and Company, 1903), p. 74.
26
Тяга к имитации может не только сосуществовать с изобретательностью, как признает Тард, но даже при обычных обстоятельствах серьезно стимулировать творчество и оригинальность. См., например, Kal Raustiala and Christopher Sprigman, The Knockoff Economy: How Imitation Sparks Innovation (Oxford University Press, 2012).
27
Wade Jacoby, Imitation and Politics: Redesigning Modern Germany (Cornell University Press, 2000).
28
Thorstein Veblen, ‘The Opportunity of Japan’, Journal of Race Development 6:1 (July 1915), pp. 23–38.
29
Брюсселю, пребывающему в плену «экономикоцентричного» понимания политики, легче высмеивать мессианский провинциализм Будапешта и Варшавы, чем попытаться его понять. Для Брюсселя он почти непостижим. В глазах европейских бюрократов «бунт» Польши и Венгрии, получавших едва ли не самые щедрые финансовые влияния из ЕС, абсолютно иррационален. Так, в 2016 г. Венгрия получила 4,5 млрд евро из европейских фондов, что эквивалентно 4 % экономического производства страны. Польша получила более 11 млрд евро. Одно из ключевых положений европейской «Остполитик» заключается в том, что те, кто получает такие исключительные привилегии, не имеют права жаловаться.
30
Аллюзия на строки