сбегай купи чего есть. Мы с тобой потом поедем в училище. А на работу я в ночь пойду…
Позже, во время войны, вместо «куплю продукты» часто говорили «отоварю карточки». Хлеб и все продукты продавали только по карточкам: отре́зал от карточки маленький талон, отдал его вместе с деньгами или чеком из кассы и получай сколько положено. А положено было по-разному: детям что получше, попитательнее, тем, кто легко работает, – поменьше, кто на тяжелой работе – побольше. Рабочую карточку получила и Галина Фёдоровна. Она работала на ткацкой фабрике. Иногда днем, а иногда и в ночную смену. После первой бомбежки Галине Фёдоровне страшновато было оставлять детей одних на ночь. Но что поделать – выхода не было.
Об этой ночной бомбежке ни Володя, ни мама не говорили. Что панику разводить? Мама только сказала:
– По радио передавали: ночью наши зенитчики отбили налет фашистских самолетов.
– А я и знал, что отобьют, – сказал Володя. – Зенитки бухали будь здоров…
В заводское училище поехали все втроем. Утром прошуршал стремительный, короткий дождь. А день был ясный, безоблачный, сверкающий в не просохших еще лужах. Натка обязательно хотела выкупаться в каждой. Во всяком случае, она топала по лужам, разбрызгивая воду далеко вокруг.
– Прекрати! – покрикивала мама.
При этом она казалась очень строгой. Галина Фёдоровна любила говорить о себе: «Я – солдат». Походка у нее действительно была твердая и голос громкий. Была она высокой, но в круглом лице и пухлых губах были мягкость и доброта, а глаза всегда, казалось, говорили: «Чем помочь?», «Не нужно ли вам чего?»
И она действительно любила помогать. Ну, дома, ясное дело, мама первая помощница и детям, и мужу. Но Галина Фёдоровна была первой помощницей и подругам на работе. Ничего, что крупная, большая, а быстро и ловко ходила между ткацких станков, чуть только прикасаясь к ниткам. И пряжа шла у нее гладкая-гладкая, без узелков или про́пусков. Галина Фёдоровна успевала не только за своими станками смотреть. Если обрывалась нитка у подруги, что рядом работает, вмиг нитку эту связывала и в свой проход возвращалась: ласковым движением гладила полотно, чуть только прикладывая руку, на ощупь проверяла, правильно ли идет ткань, нет ли где перебоев или обрыва.
Наташа была один раз у мамы на фабрике. Володя приносил маме еду и взял с собой сестренку. С тех пор она играла дома с куклами в ткачиху.
А вот теперь она шлепала и шлепала по лужам, и мать покрикивала на нее: «Прекрати шлепать – отшлепаю!» Но девочка только смеялась, подпрыгивая и пританцовывая. А Володя подумал: «Совсем как в тот раз, когда мы все ехали за город с корзиной, в которой была вода, котлеты, молоко и всякие сладости. Это же было совсем-совсем недавно… Корзину нес папа, а теперь где он? Сколько времени как уехал, а письма нет и нет…»
Раньше Володя не задумывался: какой у него отец? Папа как все папы. А теперь все время думал о том, что его папа особенный. И вспоминал при этом его присказку: «Цену узна́ешь, как потеряешь».
В то утро, когда Ратиковы шли в заводское училище, должно быть, только Наташа не думала о войне. Но