напоминал баскетбольный мяч, и они, стесняясь, шутили:
– Ну, как там наш самый юный ученик? Уже освоил тригонометрические уравнения? Ты прости, что не сможем зайти… Сама понимаешь. Поздравляем и все такое. Вот, держи.
И протягивали свои странные подарки. Каждый вынес из дома что-то взятое без спроса – набор рюмок, супницу, отрез ткани, книги, начатый гель для душа и взбивалку для яиц. Мокрые бордовые астры, сорванные в палисадниках, и даже настоящий огненный гелениум. А невеста бодрилась, старалась улыбаться и повторяла:
– Я ни об одном предмете так не жалею, как о литературе.
Миру отец и вовсе не пустил:
– Не хватало, чтобы она делилась с тобой подробностями своего греха.
Только она не послушалась. Демонстративно схватила вазон расцветшей герани и хлопнула дверью.
Девушку из транса вывела Люська. Она ощутимо толкнула ее локтем и указала на дверь. На крыльце стоял мужчина в старомодном костюме в клетку-гленчек3. Квадраты в местах пересечения выглядели, как растопыренные «куриные лапы». В таком отец Миры женился и потом всю жизнь перестраивал дачу. Дядечка с желтыми волосами и в несвежей рубашке подтянул брюки под самую грудь и подозвал собаку. Толстая перекормленная дворняга медленно подошла. С растянутых сисек капало молоко прямо на мраморные ступеньки. Он погладил ее по грязной свалявшейся на спине шерсти и стал отдавать распоряжения – где вскопать, где высадить низкие бордюрные цветы и поменять надколотую плитку.
– Кто это? – Мира спросила одними губами.
– Ректор.
– А что с ним?
– Ничего, просто творческая личность.
На самом деле у ректора подозревали шизофрению и аффективные расстройства. Многие его боялись. Некоторые ненавидели и старались лишний раз не попадаться на глаза. Только он был выгоден и абсолютно безобиден. Хороший хозяйственник и талантливый живописец. Шатался коридорами, распевал баллады, кормил собаку, преподавал философию, постоянно теряя мысли и цитаты, рассуждал о дуализме и время от времени выходил из себя. Вернее, взрывался сухим порохом. А еще строил гнезда для аистов, отлавливал курильщиков и сопровождал их за руку в актовый зал, в котором в принудительном порядке демонстрировал фильмы о вреде сигарет.
Ректор зашел в аудиторию сказать напутственную речь. Обвел всех на удивление вменяемым взглядом, открыл рот и вдруг покраснел. Из его рта потекла слюна длинным упаковочным шпагатом. Таким бабушка подвязывала помидоры и паковала старые газеты. Он, не мигая, смотрел на Люську и ее крестик. Краснота начала подниматься к волосам, прилипшим к коже мокрой соломой, а затем сползать за воротник, увеличивая зоб до гигантских размеров:
– Ты куда пришла? В церковь или на вступительные экзамены? Где ты видишь здесь иконы и алтарь? Или, может, я похож на митрополита? Сними немедленно! Я не позволю, чтобы в моем учреждении устроили молебен. И потом, как ты собираешься сдавать главный предмет? Что ты в нем поймешь, если голова забита