поднял лицо к небу и долго глядел, вспоминая, что там живет кто-то, кто помогает, только невозможно вспомнить того, кого не знаешь. Дождь скатывался по шее. Болото, потерявшее добычу, чмокнуло с досады…
Глава 5
–
Алмаз и бантики
Пока Брим-Бом метался по тайге в погоне за жeлтым медведем и перламутровой лисой, его брат Борис умирал от усталости. Пришлось одному чистить клетки – иначе руководство поселка запретило бы зверинцу остаться. Обычно скудное в здешних местах солнце вдруг разгорячилось, дороги размякли, превратились в болото.
Впервые в жизни Борис с братом попали в такую глухомань: поросшие мхом деревья, горы, усеянные пещерами, испещренные лишайниками. Выбрасывая мусор, Борис чувствовал себя полным дураком. «Я ненавижу этот зверинец!» – с этой мыслью он просыпался. «Я ненавижу этот зверинец!» – последняя мысль, с которой он засыпал. Бредовая идея – за один вечер навести порядок. Надо пару самосвалов, чтобы вывести хлам, который накопился.
Сняв перчатки, толстяк кинул их сверху на мусор. Поцокал пипочкой умывальника – пусто. В зеркале увидел грязное, заросшее щетиной лицо, серые глаза. Побриться бы. Надо еще сходить к колодцу или на реку, чтобы напоить скотину. Как только они здесь живут? Он вымыл руки в Оленьей поилке, вытер о штаны. Пальцы онемели от холода.
Из-под вагончика с обезьянами выскочила собачонка с вялой банановой шкуркой в пасти. Борис дружески похлопал ее по спине. Она пугливо шарахнулась, потом осторожно вернулась. Толстяк снова погладил ее, стараясь согреть пальцы собачьим теплом. Собака расслабилась, банановая кожура шлепнулась на землю. Борис подобрал ее, бросил в клетку с обезьянами. Поднялся вой, кожура моментально разлетелась в клочья. Собака испуганно тявкнула, словно обезьяны порвали не кожуру, а ее.
«Ну вот, обезьян покормил! – засмеялся про себя Борис. – Теперь можно отчитаться перед старшим братом».
– Худые, брат, времена, – признался он собаке. – И я не знаю, что будет дальше. Пусть старшой разбирается. Кто, в конце-то концов, хозяин зверинца? Пусть расхлебывает, коли зверинец – его детская мечта.
Толстяк вернулся в вагончик. Здесь было холодно и сыро. Он запнулся о стоптанный валенок, разозлился, швырнул его через плечо. Валенок ударился о золотистую рамку с глянцевой вырезкой из журнала. Борис еле успел подхватить ее. Поправил и протер рукавом фото огромного алмаза. Устроился на костлявом табурете, выпил остывший чай. Эх, подтопить бы чуток, да дров нет. Глянул в окно: над густой тайгой висел желтый свет. Он был ярким и холодным, как неоновая вывеска над магазином. Борис почувствовал себя курицей, которую для сохранности сунули в холодильник.
В этом вагончика не хватало тепла и уюта. Ни семейных фотографий, ни белоснежных кружевных салфеток, ни женского присутствия. Братья жили вдвоем. А ведь он мог бы танцевать в балете. У него были уникальные задатки, но их не развивали. Огромный алмаз в россыпи изумрудов – вот его единственная мечта, которая не оставляла его ни днем ни ночью…
Однажды он увидел фотографию в журнале «Планета» и заболел этой мечтой. Пытался забыть – ан нет! Буровит