вдруг отчётливо поняла, что это действительно так, что её волшебная юная внешность очень быстротечна и увянет так быстро, что она этого не успеет даже заметить. От этой мысли стало ещё горше, так, словно бы обещанный чудесный подарок вдруг оказался траченным молью клубком тряпья.
– Это ужасно, пап, – сказала Маша. – Ужасно. Так быть не должно. Надо как-то исправлять порядок вещей, иначе всё совсем беспросветно.
Фрейнир только крякнул.
– Надо же. У людей дети фридомитствуют, андробежествуют, спиваются в конце концов… А мне свезло. У меня революционерка. Вся в мать…
Что?
Ты же умная. Должна была догадаться.
Дорога поплыла перед глазами. Марево длилось несколько секунд, а потом мир снова стал чётким. Мозаика сложилась. Нет никакой загадки. Только политика и кровь. Мать была связана с сопротивлением и погибла во время одного из карательных рейдов. Потому отец так берёг её от всего этого подальше, словно чуял, что дочь удалась в его мятежную супругу Ольгу.
Волна скорби сменилась волной уважения и благодарности к нему. И, теперь уже, безутешной тоски по ней.
Она не проронила больше ни слова на эту тему. Смирение. Потом в сердце ёкнуло воспоминание о Германе. Его образ как-то успел размыться и стать карикатурным, хотя всё случилось лишь несколько минут назад. Маша бросила камень в гулкий колодец своей души, и от его ледяной кладки не отразилось ни звука. Герман собирался бежать один, без предупреждения, даже не задумываясь, что у неё могут быть к нему чувства. Его интересовала только его игра.
Нет уж, – поджала губы Мария, осознавая, что её чувства к нему тоже были наигранными и незрелыми, а теперь и вовсе растаяли. – Нисколечко я не революционерка. Я жертва революции. Я этих революционеров ненавижу. Глупыши. Подростки. Мне с такими не по пути.
Отец сделал большой глоток.
– А каков же твой путь, дочка?
– Пока не знаю, – честно ответила Маша, наблюдая, как срываются с неба запоздалые снежинки, налипающие на лобовое стекло.
Что ж, она совершила ошибку. Теперь произошедшее изменить было нельзя. Ей остаётся только готовиться к выпускному испытанию и ждать неведомого Странника, которого предрекли карты с древними символами кенаанских мореплавателей. А что ж это за Странник, который не возьмёт её с собой в свои странствия? Надежда всегда есть.
Вечером, зашторив окна и зажёгши все свечи и лампады, которые только нашлись в доме, она уложила сегодняшний венок под иконы, достала из потайного места дневник и долго сидела над ним недвижно. Потом на неё хлынул поток, и она аккуратной скифицей42, почти без исправлений, торопливо записала нехитрые рифмы:
Если я полюблю без ответа
Я не стану винить никого
Ни Создателя, ни человека
Ни властителя мира сего
Я постигла: нельзя быть счастливой
Средь обмана, иллюзий и слёз
Все пути здесь устроены криво
Все надежды сбываются