в обидчика. Попал. Моему обидчику, видимо, показалось это болезненно- обидным и он тоже пулей перелетел через забор за мной.
Двор в котором мы оказались, почему-то назывался Татаркой. Я побежал в глубь двора, на хвосте висел папа космонавта Шаталова. Обогнув двор, и видя, что расстояние между мной и папой космонавта Шаталова сокращается, моя спина стала предвкушать очередную воспитательную работу.
Рядом была какая-то общага. Из неё высунулись девушки и стали звать меня махая руками. Жили они на втором этаже. Пока я карабкался к ним по водосточной трубе, клюшка успела плашмя глухо стукнуть о мой позвоночник.
Я был героем в их глазах и меня угощали вареньем. Прошло лето и настала осень. Выросли жёлуди в нашем Соловьёвском саду и тесно прижавшись к друг другу ждали своего освобождения из литровой банки. Мне нужно было учить уроки, а я сидел на подоконнике открытого окна и уроки делать очень сильно не хотел.
Вдруг, внизу, в шляпе с полями, я заприметил моего обидчика-папу космонавта Шаталова. Он с кем-то говорил под моим окном.
Отбомбился желудями здорово. После этого появилось желание учить уроки.
Таблица умножения и погружение на 20 метров
Рисунок автора
В первом классе меня отправляли в группу продлённого дня. Там было радостно. Когда мы делали большую часть уроков, то можно было развлекаться. Безобидно. Безобидно развлекаться можно было по-разному.
Я рисовал. У меня с бумагой была напряжёнка, поэтому свои рисунки я рисовал на тетрадных обложках. Тетрадные обложки были зелёненькими и синенькими. Для младших классов писали таблицу умножения, а для старших меры длины и веса и всякие полезные формулы.
На синеньких обложках можно было рисовать самолёты, а на зелёненьких-танки.
Ещё на синеньких можно было рисовать подводные лодки и утопшие вражеские корабли. А столбики с умножением не зарисовывались и не закрашивались!
Рисовал и заодно таблицу умножения запоминал!
В общем, я отлично знал таблицу умножения и поэтому закончил школу, и позже Академию, долетал до пенсии, а потом ещё поработал на земле, потому что не хотел дурью маяться. Так как у меня была пенсия и поганая болезнь, то меня хотели на пенсию окончательно отправить. Профсоюз лётного состава меня отстоял. Пока баталия продолжалась, я в Хургаду уехал.
А мой друг, тоже хорошо знавший таблицу умножения, стал Командиром Боинга, слетал в Шарм-Шейх (это на другой стороне Красного моря от Хургады) и нырнул на 12 метров. Я. конечно, очень завидовал, потому что я глубже 10 метров без акваланга не погружался. А с аквалангом вообще не погружался.
Конечно, я нырял с инструктором. Коралловая гора уходила вверх, мимо плавали рыбки, а тишина не нарушалась даже вздохом и выдохом кислорода, который выбулькивался из моего лёгочного аппарата акваланга. Я испытывал такой же восторг, когда летел с парашютом или летел на самолёте сам.
Интересно, что инструктор получил инструкцию не погружаться со мной более