Владимир Березин

Группа Тревиля


Скачать книгу

– мы отжили свое, и потом, мы одинокие стареющие мужчины.

Юлиан Семёнов

      «Семнадцать мгновений весны»

      Что я всегда ненавидел в наших аэропортах, так это таксистов, что встречают тебя в зоне прилёта. Не таможенников или пограничников, не очередь на выход, а именно таксистов, что стоят, крутя на пальцах связки ключей.

      Они мне казались самыми страшными фигурами на границе. Впрочем, последние годы я прилетал редко – так уж совпало сейчас.

      Я медленно, с хрустом, разводился – и мне повезло. Я много слышал об американских разводах, и сам их очень боялся. Воображение рисовало мне картины полного обнищания супруга и постоянные выплаты жене.

      Но жена моя, даром что американка, была хорошей женщиной. Никто меня не обобрал, мы продали дом, поделили деньги, мне даже досталась большая часть. У неё была прекрасная работа и большая семья, а я был не самой удачной дойной коровой, даже если бы всё сложилось иначе.

      Одним словом, развод прошёл по всем правилам и оставил у меня очень странное впечатление.

      Так было в детстве, когда приходишь к зубному врачу. Он сажает тебя в кресло и начинает работать. Ты ждёшь прихода боли, какого-то ужаса, но вдруг тебя треплют по плечу и говорят:

      – Очень хорошо, два часа не есть.

      И ты понимаешь, что всё кончилось.

      Итак я приблизился к таксистам, и они забормотали свои нескончаемые мантры под лязганье ключей. Они были всё те же, и несмотря на то, что они стали, кажется, азербайджанцами или иным восточным народом, их слова и интонация ничуть не изменились.

      И тут меня окликнули, причём не по имени, а по кличке, которая ко мне приклеилась много лет назад, но потихоньку сошла на нет.

      В Америке не было места этой кличке несмотря на то, что русских вокруг меня было немало.

      А тут я дёрнулся и начал оглядываться.

      Шпиона из меня не выйдет. Кто-то, кстати, мне рассказывал, что в тридцатые годы один из журналистов на Западе решил пошутить и крикнул в толпе, прямо над ухом советского наркома Литвинова:

      – Эй, Баллах!..

      Баллах – так звали советского наркома иностранных дел Литвинова на самом деле. Меер-Генох Моисеевич Баллах, вот как его звали, родимого.

      Но советский нарком даже не повёл бровью. Восхищённые журналисты потом спросили наркома, как это ему удаётся, и тот ответил:

      – Двадцать лет подпольной работы что-нибудь да значат.

      Я жил в Америке уже больше десяти лет, и это не значило ничего, кроме того, что мне не быть хорошим шпионом и уж точно не быть министром иностранных дел.

      – Арамис, ты, что ли? – вновь зазвенел рядом голос.

      На меня смотрел мужичок в потёртой кожаной куртке.

      Одет он был с некоторым шиком – меня всегда занимала эта деталь – вот скажет кто-то: «Потёртая куртка» – и сразу представляешь себе человека, сидящего на велфере[2], или парижского клошара, а произнесёт твой собеседник: «Потёртая кожаная куртка» – и сразу образ другой. Богема, интеллектуалы, виски и «житан», Хемингуэй или, на худой конец, московские стиляги из книг Аксёнова.

      Я,