даже после таких па на лице доктора не дрогнул ни один мускул, его эмоциональный резерв на сегодня был исчерпан.
Подруга:
– Ну что, опять непонятно?
– Понятно. Только я думал, что в балете танцуют под оркестр.
– Правильно! А когда оркестр не может – она играет!
– На всех этих инструментах?
– Нет. На рояле.
– Понял.
– На каждую репетицию оркестров не напасешься, поэтому играют на пианино.
– А-а, – протянул он, а когда я ушла – рванул рассказывать ей о первоначальном варианте со стриптизом.
У этой истории есть небольшой эпилог.
Продержав меня в аптеке, наконец, объявили, что лекарство не дадут – какие-то проблемы со страховкой. Стали звонить доктору. Время идет. Я помираю. Звонит подруга:
– Сидишь?
– Сижу.
– Чего там у тебя?
– Не знаю, не дают.
– Жди, доктор разговаривает, я перезвоню.
Звонит опять:
– Не дают. Возвращайся сюда.
– Зачем?
– Иди, доктор передал тебе лекарство.
Приплетаюсь. Выходит с пакетиком:
– На, пока они там разберутся – помереть можно.
– Спасибо. Сколько я должна и кому?
– Никому нисколько. У нас запас есть.
– Не, я так не могу, сколько это стоит?
– Не возьмет.
– Иди еще раз спроси.
– Спрашивала уже. – Смеется. – Говорит – пусть она лучше мне станцует!
– Нахал!.. В каком жанре?
Что французу здорово, китайцу смерть
Гамбит
Это было давным-давно, в мой первый год в Америке. Тогда я, новичок во всем и прежде всего в эмигрантской жизни, ходила на курсы английского, на которых учились люди из разных стран. Эти люди, этот Вавилон, и были основное мое окружение, пока не было ни друзей, ни работы. Ощущение того, что есть в городе хоть одно место, где тебя знают, ждут и рады тебе, очень поддерживало и помогало привыкнуть к новой жизни. К моменту той забавной истории, которую я хочу рассказать, наша учебная группа четко поделилась на две части: противная сторона – несколько молодых китаянок, звуконемой мексиканец и три японки. Наша сторона – имела неофициальное гордое название «Западноевропейский блок», в него входили венгр, француз, мы с русской приятельницей, мексиканка, годящаяся нам в матери, холостой китаец и тибетец.
На всякий случай поясню: в одном помещении китайцы и тибетцы находиться не могут, вспыхнет пожар, кто-то должен уйти. Когда рот открывали китаянки, нужно было все бросать и смотреть на тибетца: он опускал голову, его взгляд наливался такой черной густотой ненависти, что становилось не по себе. Он, не мигая, исподлобья смотрел на ораторшу (а вещали они только об одном – о величии достижениий современного Китая) и, поймав момент, выстреливал короткой разрушительной фразой, превращая речь выступающей в груду мусора.
Из-за стола тут же взлетали, клокоча, как стайка неврастеничных перепелок, остальные китаянки, махали руками, переходя на визг, но Нджи не менял позы. Он вообще никогда не снисходил