со шлемом в руках возле пульта торжествующе демонстрировал сплетение проводов. Видимо, Голицын все подготовил к сеансу с Маевским, и оставил как есть.
Соня вздохнула.
– Точно не боишься?
Иван покачал головой.
– Ты же не боишься…
И, заранее зная ответ, мальчик направился в комнату с машиной.
Проверив все крепления и сверив с записями в тетрадке, Соня вернулась к основному пульту. Сердце билось как бешеное. Сдерживая себя, она намеренно отчитала до пяти, и только потом дернула тублер, включая реле.
В спешке Соня забыла отключить звук, и в уши ворвался чистый, чуть хрипловатый голос мальчика.
Царства моя, Царства, небесная Царства
Сторонушка вышняя, про тебя нам слышно
Надобно молиться за время за ране
За время за ране Богу всех живому
Богу всех живому, агнецу святому…
Соня словно очутилась посреди бесконечной изумрудной глади. Плотный шелк воды доходил чуть ниже колен, охлаждая и успокаивая, но одновременно хотелось бОльшего.
Мысленно она обеими руками дотронулась до дна, с наслаждением раздвинула пальцами белоснежный бликующий песок. Опустилась на колени, погружаясь грудью, животом, промежностью. Окунула пылающее лицо и открыла под водой глаза, смеясь от восторга. Изо рта шли пузыри, но хотелось напитать живительной субстанцией поры, кровь, волосы, сердце. Она была сосудом, готовым принять все без остатка. И когда накатила Волна, задыхаясь в нахлынувшей пене, пошла на дно с радостью. Но откуда эти мутные красные капли, оседающие в воде? Жидкость мутнела на глазах. Кажется, стерильность среды утрачивается. Кто-то боится крови… И вряд ли теперь это можно безопасно пить…
Усилием воли Соня заставила руки подняться и сдернула шлем. Перед глазами все еще плыли круги. Но голоса мальчика не было слышно.
– Ваня?!
Шатаясь, Соня вернулась в комнату с машиной и распахнула дверцу. Мальчик обмяк на стуле. Из носа капала кровь. Мутные капли на жемчужном полу.
– Вы еще и улыбаетесь?
В голосе Голицына звенела с трудом сдерживаемая ярость. Но Соня и такую реакцию сейчас воспринимала с радостью. Ей полагалось сходить с ума от чувства вины, а она, вопреки всем этическим нормам и логике, была счастлива. Небывалое чувство полноты распирало изнутри; хотелось смеяться. Или поспать. Или обнять весь мир…
– Как вообще вам пришло в голову использовать мальчика?
– Я сам захотел…
Иван зашевелился на составленных наспех стульях.
– Не надо врача. Я могу дальше петь…
Дверь открылась. Но вместо доктора в аудиторию вошли военные. Уже знакомый Соне капитан-месяц изумленно на нее покосился. Соне не нужно было зеркальце, чтобы понять, что сейчас она сияет волшебным отраженным перламутром Эвридики. Для всех, кроме разве что, Леонида Голицына.
– Леонид Сергеич, когда паковать будем?
– Сегодня начнем. Как только с мальчиком решим…
– Я хочу петь! – всхлипнул Иван.
Она даст тебе все, и все отнимет…Слова отца всплыли