бежит – он в безопасности. Пока он не смотрит назад – за его спиной никого и ничего нет.
Мама всегда говорила, что под кроватью никто не живет. Что ночью никто не вылезет из приоткрытого шкафа. Что монстров не существует. И он всегда хотел ей верить. Ей, а не своему чутью. Не своему воображению, рисовавшему яркие и отчетливые картины скрюченных пальцев, тянущихся из-под кровати к его высунутой из-под одеяла лодыжке.
Ей и только ей он доверял своих монстров. И она приходила и без страха смотрела на них, не видя их, и делая их беспомощными. Только рядом с ней они всегда были не реальны. Но когда она выключала свет и уходила, он обязательно накрывался одеялом с головой, не допуская даже мысли, что хоть какая-то часть его тела останется открытой.
Но сейчас он не в кровати, чтобы укрыться от своих страхов. Здесь ему негде прятаться от монстров. И все что он может – это бежать. Бежать и не оборачиваться. Потому что стоит ему обернуться и…
Нет, монстров не существует! Так говорила мама.
Но одеялом нужно накрываться полностью. Поскольку, когда она уходит, – они возвращаются.
Противное липкое чувство охватывает его с головы до ног. Он чувствует, что больше не может бежать. Его тело цепенеет, и он падает.
Падает и кричит:
– Мама!
Антон вздрогнул от ощущения падения. В пересохшем горле застрял крик. А затекшее тело заныло от боли.
Веки показались ему тяжелыми, налитыми свинцом. Ему стоило не малых усилий, чтобы их открыть. Яркий свет единственной лампочки без абажура ударил по глазам, и инстинктивно он дернул рукой, чтобы их прикрыть.
– Господи, – проговорил он, отводя взгляд от потолка, и с недоумением уставился на возвышающийся над ним стол. – Какого?
«Я не в кровати, вот черт, – подумал он, поворачиваясь на бок и пытаясь встать. – Снова упал в обморок? Второй раз за сегодня – это не к добру».
Тело ныло от долгого лежания на полу, а ноги не хотели слушаться. И чтобы подняться, ему пришлось ухватиться за край столешницы, подтягивая себя на руках.
«Разбит, как после хорошей пьянки, но мозг работает».
Сев на стул, он взглянул на разложенные папки, поверх которых, привлекая его внимание, лежал пожелтевший лист.
«Что же в тебе такого? – подумал Антон. – Какую память ты пытаешься во мне разбудить, черт бы тебя побрал?»
Отведя взгляд от листка, он отодвинул штору и выглянул в окно. За стеклами зияла непроницаемая чернота.
– Вот и ночь на дворе, пора ложиться баиньки.
Он вложил листок в папку с наработками и сложил все свои детские рукописи в нижний ящик стола.
– Что ж…
Отведя руку от ящика, Антон замер. Его внимание привлекла тень. Она казалась смолянисто черной, и неправдоподобно резко контрастировала с освещенной частью пола. Сквозь нее не проглядывало ничего: тонули ножки стола, за четкой границей полностью терялся рисунок ковра, и его ноги…
«Господи!» – взмолился Антон, а волосы на его затылке встали дыбом – он не видел своих ног. Все что было ниже