этой женщины долгое время не давала Зиночке покоя, и по вечерам, засыпая, Зиночка предавалась фантазиям, в которых сама скакала по степи в островерхой шапке на коне с мордой грифона и рогами антилопы. Пятнадцатилетняя, она не испугалась тогда разрытой могилы, а скорее была зачарована тем, как из небытия заново прорастает давно исчезнувший, погребенный в курганах мир. Она думала, что так бывает только в кино: лишь кинопленка хранит образы ушедших людей.
Отец тогда похвалил ее. Сказал:
– Молодец, что не боишься. Будешь археологом.
– И найду свою Трою, – откликнулась она.
Отец рассмеялся, а Зиночка твердо решила, что будет первой в истории женщиной, раскопавшей древний город.
Это было пять лет назад, осенью 1917-го.
В тот год – Зиночка помнила об этом смутно – после возвращения в Москву ей пришлось спешно наверстывать пропущенные занятия в гимназии, для чего были наняты репетиторы по французскому и математике, так что в разговоры взрослых она не вникала.
В тот год случилось нечто, очень взволновавшее родителей. В Петербурге зрел заговор против царя. Вроде бы какие-то люди хотели его свергнуть. Вроде бы их арестовали, а главарей – расстреляли. Родители называли этих людей бандой. Звучало странное слово «большевики», удивившее и рассмешившее Зиночку.
– А чего у них больше? – спросила она отца.
Но тот нахмурился и, отвернувшись, зашуршал газетой. И Зиночка поняла, что спрашивать о «большевиках» родителей не надо. Тем более их уже нет, а контрольная по французскому – вот она, на следующей неделе.
С тех пор Зиночка еще несколько раз ездила с отцом в экспедиции, а потом вышел указ, разрешающий девушкам обучаться в университетах наравне с молодыми людьми, и она поступила на историческое отделение.
Сейчас, в двадцать лет, она оканчивала второй курс и через два дня должна была держать экзамен по скифским племенам. Все, что было написано в учебниках на эту тему, она знала лучше, чем иные университетские преподаватели. Однако каждый день с раннего утра упорно сидела в библиотеке.
Она еще раз потерла глаза и решила, что на сегодня хватит.
Погасила зеленую лампу, зевнула и потянулась. Заправив за ухо выбившуюся из тяжелого, низко сколотого на затылке узла пепельную прядь волос, она легко поднялась и слегка колеблющейся походкой направилась к выходу.
У входа в главное здание топтался высокий нелепый юноша в форменной студенческой тужурке и фуражке.
Зиночка хотела было незаметно проскользнуть мимо, но передумала и тихонько подошла к нему сзади.
– Ну, здравствуйте, Шустрик! – громко сказала она. – Давно ждете?
Юноша обернулся, и лицо его с по-детски круглыми румяными щеками приняло обиженное выражение.
– Я же просил не звать меня Шустриком! – жалобно проговорил он.
Зиночка засмеялась. Она смеялась редко, и смех ее никогда не был веселым или радостным,