стрелял. Мне за бдительность повышение будет.
Мент поискал глазами вокруг, и его рука оплела горлышко коньячной бутылки, сидевшей в ящике.
– Хороший коньячок, а? – сказал мент, – можно?
– Лучше не этот, – заторопился Ашот, – вон, я сейчас принесу…
– Смотри-ка – у тебя и коньяк поддельный, а? Акцизные марки на коленке рисовал?
Ашот в ужасе закрыл глаза. Господи, ну зачем, зачем он выматерил этих шахтеров! Он не знал, смогут ли ему припаять убийство двух пикетчиков, – но что он, лицо кавказской национальности, послужит если не козлом отпущения, то дойной коровой для въедливых следователей – это было наверняка.
– Сколько? – спросил Ашот.
– Десять штук.
– Ты с ума сошел. У меня таких бабок нет.
– Ты мне не тыкай, черножопый, – с усмешкой сказал мент, – тебе что, десять кусков жалко? С тебя следователь пятьдесят сдерет, ты еще рад будешь отделаться.
В конце концов сошлись на трех тысячах сейчас, и еще трех – через неделю. Наглый гаишник прихватил ящик с коньяком и был таков.
Спустя час Черяга нетвердыми шагами покинул квартиру в девятиэтажном доме с выложенным мозаикой шахтером. На губах его виднелись следы от женской помады, и в ворот рубашки, если приглядеться, можно было заметить свежий засос чуть пониже шеи.
Мир изменился. Пустынная горбатая улица уходила, казалось, прямо в небо, деревья тихо шелестели, поздравляя Дениса, и водочные этикетки, поднятые ветром, кружились вокруг, как новогодние конфетти.
Рассудком Денис прекрасно понимал, что случилось. Девочке очень хотелось замуж. Девочке особенно хотелось замуж за приличного человека и москвича, и когда она увидела, что несостоявшийся деверь посматривает на нее масляным взглядом, она решила, что это – ее шанс.
По разным причинам у Черяги не очень ладились отношения с женщинами. Имя-отчество последней причины было Марина Сергеевна, и работала причина переводчицей в какой-то иностранной конторе. У Марины были серые глаза и длинные ножки, и они с Денисом подходили друг к другу как две половинки ореха, что не помешало Марине два месяца выселить Черягу из своей постели, едва на горизонте замаячил перманентный любовник – генеральный директор какого-то ООО с тыквообразным чревом и сексапильным кошельком.
Тривиальную измену ради денег Черяга бы еще пережил, но Марина сказала ему на прощанье: «Слушай, а с чего тебя любить? Тридцать два года мужику, а он до сих пор на жизнь заработать не может! Ты думаешь, я тебя из-за денег оставляю? А ты когда-нибудь такое слово слыхал – самореализация?»
Здесь, в богом и капитализмом проклятом Чернореченске, статус Черяги как москвича и важняка был достаточно высок, чтобы невеста брата уцепилась за него, как за тростинку.
Но какое это имело значение? Черяге было так хорошо, как не было хорошо никогда в жизни, и солнышко улыбалось ему с небес, и жизнь без сегодняшнего дня была как резиновая лодка, из которой сдули воздух и сунули в чулан, а сегодняшний день был как воздух, которым наполнили лодку и как река, по которой она плывет.
«А скажи,