знает. Почему мы не вымираем?
– Может быть, человек все-таки служит кому-то пищей. Может быть, нас все-таки кто-то ест.
– Кому мы по зубам?
– Какому-нибудь паразиту, который так хорошо замаскировался, что мы не можем его заметить. Нам кажется, что мы видим аварии, теракты, стихийные бедствия или эпидемии, а на самом деле он просто нас кушает и не разрешает себя увидеть. Войны нет, но люди ведь пропадают каждый день. Самолеты падают, заводы взрываются, поезда сходят с рельс. И чем сильнее мы стараемся контролировать все это, тем больше катастроф. С каждым годом людей умирает больше. Теоретически, вполне возможно, что нас кушает накая невидимая тварь.
Или несколько тварей. Целый выводок, целый род. Что, страшно?
– Ты серьезно?
– Нет.
– А я серьезно. Этот твой монстрик, который прячется. А если вдруг я его увижу?
– Тогда он тебя скушает, прежде чем ты успешь кому-то рассказать.
Моб подвез их к зданию лаборатории – довольно большому двухэтажному сооружению с эмблемой из четырех звезд, соединенных вершинами.
– Подождешь меня тут? – спросил отец.
– Нет, я с тобой, а то ты застрянешь на целый час, как в прошлый раз.
Они оставили моб на стоянке и вошли в ворота из черных витых чугунных прутьев. «Помни о микротанцорах!» – было написано люминисцентной краской на передней стене.
Гектор пришел за десять минут до назначенного часа. Двухэтажное здание лаборатории с большой эмблемой в виде четырех звезд, соединенных вершинами, было, по всей видимости, перестроенным детским садиком – из тех одинаковых, прямоугольных и безжизненных, которые расползлись по городу в конце прошлого века. Впрочем, годы и толстые виноградные стебли, ветвящиеся по стенам, придали строению мягкую солидность, свойственную лишь старым домам. Дом тонул в зелени.
Березы, клены, каштаны, более современные бауэрсы с их роскошными сетчатыми листьями. Блестящие, почти зеркальные листья гибридной арахноиды слепили глаза, как солнечная дорожка в жаркой дали курортного дня. За решетчатой оградой из настоящего металла здесь и там виднелись кирпичные фундаменты беседок, руины детских домиков, почти сглаженные временем, едва угадывающиеся под буйством трав и кустов. И здесь же, во двое лаборатории, нелепый старик в теплой шапке кормил кур, – неуместный, как трактор на танковом параде.
Сегодня у него сильно болела голова – так, будто какой-то сумасшедший садист затягивал ее в тисках.
Он вошел и увидел коридоры, обшитые голубым пластиком, прозрачную панель передней стены, за которой уходила вдаль аллея широколистых лип, а над нею сияла гора ослепительно-белого облака, окаймленная еще более яркой, запредельно-белой кромкой. Ничего особенного внутри, кроме почти неощутимого запаха керосина; из этого здания еще десятилетия назад ушла душа; наверняка здесь была бухгалтерская контора, какая-нибудь инспекция, потом фирма по перепродаже трижды перепроданного, какой-нибудь клуб, который прогорел, и наконец, некто очень богатый купил оборудование