дошло до Артура…
Увидев, как дважды «помятый», стряхнув со своего лица впившиеся под кожу мелкие серебряные осколки, присоединился к трем, напавшим на отца, Артур дико закричал и вскочил на ноги.
Молоток лежал рядом – утром отец прибивал к потолку в коридоре какую-то доску. «Антресоль» – как смешно обозвал доску отец. Он отложил молоток в сторону, когда раздался этот проклятый стук в дверь и гомон на площадке. И сейчас это был первый предмет, который попался на глаза Артуру.
Смахнув его с тумбочки и даже не почувствовав его тяжести, Артур приблизился к «помятому» в тот момент, когда он, схватив отца за волосы, с остервенением, четко рассчитывая каждый удар, бил в склонившуюся под ним кровавую маску…
Дук!..
Молоток отскочил, как от тугого папиного боксерского мешка. Соскользнув с руки, он отлетел в угол и, опершись рукояткой о стену, замер, как солдатик.
Все происходило для Артура как во сне. Нереальными были события, оживленными казались предметы. И даже этот молоток, отлетевший в угол комнаты так, словно его притянул магнит.
– Господи…
– Боже мой…
Артура била крупная, как при прошлогодней лихорадке, дрожь. Слишком много потрясений для шестилетнего организма в одно летнее утро. Он стоял, растопырив пальцы рук, дышал, как при истеричном рыдании, и смотрел на то, как из черепа сползающего на пол «мятого» выбегает кровь. Она бежала, как ручеек, к которому однажды весной отец возил Артура. Ручей был далеко, за тридцать километров от Ордынки, и мама тогда была поведением папы недовольна, но он все равно повез. И сейчас Артур видел ту же картину: маленькая речка, для которой нет преград. Только тогда она не была такой красной. Этим утром все красно…
Значит, на паркете все-таки не папина кровь…
– Держи сосунка! – сквозь сон услышал Артур изумленный визг. – Он Воропаева свалил! Звоните в «Скорую»! У кого в подъезде телефон?!
– Сука, Мальков, ты и за свои дела ответишь, и за щенка своего! – продолжал сквозь пелену тумана слышать Артур.
Казалось, что в комнате повисла несуществующая в реальной жизни жижа, в которой расплываются не только изображения, но и звуки. Он видел широко раскрываемый рот товарища «мятого», видел среди его настоящих желтых зубов один ненастоящий – золотой, он видел это искаженное гневом лицо прямо перед собой, но доносившиеся до его слуха слова двигались откуда-то сзади. С той стороны, где стояла соседка – тетя Галя, и остальные соседи…
Отец и «мятый» лежали чуть поодаль друг от друга, но мальчишка видел их лица так, словно они прижимались друг к другу щеками. Лицо «мятого» было залито густой черной кровью, она продолжала литься и литься, заползая в ноздри и рот. Безвольные пухлые губы принимали этот неудержимый поток жидкости без возмущений. Все правильно… Той весной трещина в земле так же жадно принимала талую воду.
Лицо отца было еще страшнее: оба глаза заплыли, как два переспелых, раздавленных помидора. Он вспомнил, как отец, когда была жива мать, а Артур совсем маленький – еще не умел читать – баловался с мамой